Сюзан Кубелка - Офелия учится плавать Страница 40

— Я страшно голодна, — объявляю я и скрещиваю руки над своим отрадно плоским животом.

— Голодна? — Ривера ошарашено смотрит на меня. — Мы же только что поели.

— Я нет. То есть если не считать двух тостов, бокала шампанского и десяти малюсеньких земляничек.

— Я вообще не голоден!

— Верю на слово! — Грациозно поднимаюсь с шелкового изысканного ложа и под недоверчивыми взглядами Риверы направляюсь в сторону двери.

— Куда вы? — кричит он по-французски, и его чудовищный акцент укрепляет меня в моем решении как можно скорее исчезнуть отсюда. — Куда вы идете?

— В «Кафе де ля Пэ». Там бывают замечательные овощные блюда. — Он ловит ртом воздух.

— Я могу их вам и здесь заказать.

— Нет, спасибо, это займет слишком много времени.

— Ах, моя любовь, не можете же вы сейчас оставить меня одного! — Он бежит за мной, настигает в салоне и зарывается лицом в мои волосы. — Вы останетесь со мной, я вас не отпущу.

— На завтрак я тоже ничего не ела.

— Нет-нет, я вас не отпущу! — Он отводит в сторону мои локоны и начинает сзади целовать мою шею. Потом берет на руки и несет обратно в спальню. Это мне нравится.

— Вот, — он доказывает на серебряную вазу, стоящую рядом с кроватью, — поешьте, моя дорогая. Или погодите. Вы разрешите? — Он засовывает мне в рот кусок шоколадки, действительно замечательной на вкус. — Еще один? Не правда ли, тает во рту? Это мой любимый. Мне его привозят из Брюсселя. Но я его сам не ем, угощаю своих друзей. Вот, возьмите. — И он ставит красивую вазу рядом со мной на шелковое покрывало. Потом задвигает шторы и в полумраке возвращается ко мне, чтобы дальше кормить меня конфетами.

— Ну, наконец-то! Наконец он думает обо мне, а не о своем разбойнике! Но я слишком рано радуюсь. Как только я не хочу больше шоколада, весь театр начинается с начала.

— Поцелуй меня! — стонет он, показывая на свой рвущийся вверх орган. — Поцелуй меня своими сладкими шоколадными губками!

— Это обязательно? — спрашиваю я подчеркнуто скучающим тоном.

— Поцелуй меня, моя красавица-канадка! Возьми меня в ротик! В шоколадный ротик! — И он ползет на животе вверх по широкой постели, пока его нижняя часть не оказывается рядом с моей головой.

Кто бы мог подумать? Он к тому же и извращенец. Если не быть начеку, он потом потребует, чтобы я засунула ему в зад его дорогие брюссельские конфеты. Или он засунет их куда-нибудь мне, кто знает, что ему взбредет в голову. Нет, нет успокоить его сможет только одно, и действует это наверняка.

Я поворачиваюсь к нему и начинаю гладить его бедра.

— Иди лучше ко мне, — шепчу я, будто неистовое желание почти лишило меня голоса, — приди ко мне, я хочу тебя почувствовать. В себе. Очень глубоко в себе. Понимаешь?

Он понимает. Слово «глубоко» понимает любой мужчина. «Очень глубоко» — это вообще неотразимо, я в этом не раз убеждалась, и солидная анатомия Реджинальдо тут же разбухает до невероятных размеров. Но что толку от самого выдающегося агрегата, если мужчина ни на что не годится? Я бы предпочла меньших размеров, но более изощренный. Я не испытываю к нему вообще никакого влечения! Но я хочу, наконец, докопаться, что так взбудоражило Нелли в этом мужчине. Хоть какие-то достоинства как любовник он должен иметь.

Кто знает! Он музыкант. Музыка — это ритм. Может, он движется так, что воспарю от блаженства? Почему бы и нет? Телосложение у него, во всяком случае, для этого подходящее.

— Ах, любовь моя, — он опять переходит на английский, — ты права, я должен обладать тобой. Сейчас. Немедленно!

И чудо происходит. Реджинальдо не бросается сверху на меня, нет, он ложится сзади меня, без малейшего намека с моей стороны. Тесно прижимается к моей спине — а вдруг еще получится? И осторожно-преосторожно входит в меня. Но что это?

Я вообще ничего не чувствую!

Теперь он оттягивает член назад. Тоже в замедленно темпе.

Я опять ничего не чувствую. Ни малейшей сексуальной искорки. У меня было сорок три любовника, но этот самый скучный в моей жизни. Это настолько тоскливо, что я даже не нахожу слов. И Нелли это показалось таким потрясающим, что она сбросила семь кило? Уму непостижимо! Мне с трудом удается держать глаза открытыми. Неимоверных усилий стоит не зевать. Я вдруг чувствую страшную усталость.

А Ривера старается изо всех сил. Он стонет, вздыхает, дрожит — и не делает ни одной попытки поласкать меня там, где нужно. Он также не спрашивает, можно ли в меня кончать, короче, думает только о себе и своем удовольствии! Он может бесконечно. К сожалению!

Как долго длится вся история, я не знаю. Во всяком случае, он не прекращает, и, убаюканная, я засыпаю. Такого со мной тоже еще не случалось. Когда я просыпаюсь, он тоже дремлет, все еще слитый со мной и так и не доведя дело до конца. По крайней мере, я понимаю, почему у него нет детей. Рот и руки ему милее, чем женское лоно. Это объясняет и большое количество разводов. Замужество с таким — тяжелая сексуальная работа!

Реджинальдо спит глубоко и крепко (неудивительно после такого моря виски и водки) и не замечает, как я тихонько отделяюсь от него, чтобы удобно вытянуться на спине. Какая бесподобная спальня! Кровать — как в кино. Идеальное место для грез — если ты влюблен!

А так все напрасно. Все эти роскошные декорации, дорогие ткани зеленого, розового и цвета слоновой кости, шелковые простыни, шикарные покрывала — все это не нужно, о кровати у меня останутся плохие воспоминания.

И опять я представляю себе обратную картину. Заводили бы мужчины с такой охотой шашни на стороне, если бы мы, женщины, были в любой момент готовы задрать юбки — но только для того, чтобы нас целовали там внизу, пока нам не надоест? Если бы мы достигали оргазма через две минуты любви, переворачивались сразу на бок — «тебе было хорошо, дорогой?!» — и тихо засыпали, в то время как он лежит рядом со своим набрякшим, пульсирующим членом и не знает, как выдержать ночь?

Как бы они реагировали, если бы это случалось два-три раза в неделю или, как у Нури, шесть раз один за другим в один вечер? Одно знаю твердо: вскоре мужчины были бы самым сдержанным полом. И их надо было бы задабривать деньгами и подарками, прежде чем они последуют за женщиной в спальню, или к алтарю, или на кровать с балдахином в благородный отель «Риц»!

Тут мои мысли резко прерываются.

Вдруг раздается яростный стук в дверь. И тут начинается жуткий бедлам!

Дело принимает такой оборот, который не могла вообразить самая безудержная фантазия! Только в Париже может случиться подобное. И лишь свою интуицию я должка благодарить за то, что на следующий день мое фото не появляется во всех скандальных газетах Франции.