Эдна Фербер - Три Шарлотты Страница 40

– А помните, как пол парикмахерской в отеле Пальмера был выложен узором из серебряных долларов и фермеры приезжали Бог знает откуда подивиться этому?

– Да, после смерти миссис Поттер-Пальмер в Чикаго не было настоящей главы общества…

Лотти убрала стол в столовой, поставила весенние цветы и стушевалась. Она чувствовала, что в ее присутствии тетя Шарлотта не ощутила бы полнейшей свободы, исполняя роль гостеприимной хозяйки.

Старушки уехали в шесть часов. Тетя Шарлотта засновала по гостиной, расставляя мебель по местам. Она очень утомилась, но была слишком возбуждена для того, чтобы сесть отдыхать. Щеки ее раскраснелись.

– Минни Парнел начинает стариться, не правда ли? Ей теперь можно дать ее годы. А ты видела шляпу Генриетты Грисмор? Это при ее деньгах! Но она всегда была странной. Ни капли вкуса.

Когда два дня спустя к обеду пришли Эмма Бартон и Винни Степлер, тетя Шарлотта не вышла из своей комнаты – она сослалась на неважное самочувствие, вероятно, из-за погоды, сказала она. Пусть Жаннета принесет ей чего-нибудь – и довольно. Она сейчас же ляжет спать. Лотти поняла и поцеловала ее.

Лотти могла насладиться долгой оживленной беседой с подругами. В камине гостиной трещал веселый огонь. Кругом цветы – нарциссы, тюльпаны. Старый дом был полон тишины и покоя. Лотти очаровательно играла роль хозяйки. С самого начала было много смеха, когда Винни Степлер вбежала в комнату и, едва переводя дух, начала извиняться за свою новую шляпку:

– Не говорите, что она мне немного не по годам. Знаю, знаю. Купила я ее в чудесный весенний день, в один из тех дней, что заставляют тебя делать легкомысленные покупки!

Щеки ее порозовели. Это была женщина неисчерпаемой энергии – обаятельная, остроумная, полная интереса к жизни.

– Пятьдесят лет – замечательный возраст! – с жаром провозгласила она за обедом. – В пятьдесят лет вам не надо больше заботиться о своей фигуре. В пятьдесят вы можете пить и есть, что вздумаете. Шоколад со взбитыми сливками в любое время дня. Кому какое дело! Вторую порцию десерта!.. Это лучшее время жизни. В пятьдесят вы не ждете с замиранием сердца телефонного звонка. Позвонит он мне? Или не позвонит? В пятьдесят лет телефон – это телефон: удобство и ничего больше, никакого трепета он у вас не вызывает. Сколько раз его звонок ранил меня в самое сердце! Теперь кончено. Ничто не может приключиться с вами в пятьдесят лет, если вы прожили свою жизнь как следует. Теперь я вся, всем существом, вдыхаю жизнь, распустив шнуровку. Я не поменялась бы местами ни с какой девчонкой.

Эмма Бартон спокойно улыбалась. Винни Степлер была два раза замужем, раз овдовела, раз развелась. Эмма Бартон не была замужем ни разу. И все же обе обрели к пятидесяти годам душевный покой.

– Ну что ж, – сказала Лотти, вставая из-за стола, – может быть, когда мне стукнет пятьдесят, я соглашусь с вами. Но теперь у меня такое чувство, словно все бежит мимо меня. И мне мучительно хочется схватить жизнь за рукав и закричать: «Эй, подожди минутку! Ты забываешь обо мне».

Винни Степлер внимательно посмотрела на нее:

– Берегитесь, милая, как бы она не обернулась и не бросила вам в руки что-нибудь скверное!

Что-то вроде вызова мелькнуло в глазах Лотти.

– Лучше даже что-нибудь скверное, чем ничего.

Эмма Бартон с любопытством взглянула на нее; приблизительно таким же взглядом она смотрела на девушек, появлявшихся перед ее судейским столом.

– Что вам нужно, Лотти, для счастья? Лотти ни секунды не колебалась:

– Работа по душе, книги, иногда музыка, пикник в лесу, пятимильная прогулка, хорошо сшитый костюм, Чарли. Правда, я не думала ставить ее на последнее место: ее место – во главе всего списка.

– А как насчет предрассудка, именуемого любовью? – осведомилась Винни Степлер.

Лотти пожала плечами. Но та настаивала:

– Ведь был у вас когда-то какой-нибудь «он»?

– Ну, пожалуй, когда мне было лет семнадцать-восемнадцать, но ничего серьезного, право! А с той поры… Вы не поверите, как редко женщины моего типа встречают интересных мужчин. Очевидно, нужно задаться целью разыскивать их. А я живу здесь в четырех стенах. Мне тридцать три года. Я недурна собой. У меня хорошо сохранилась фигура, волосы, цвет лица. Но я знакома лишь либо со старыми холостяками лет под пятьдесят, либо со вдовцами с тремя детьми. Они предпочитают варьете симфоническому концерту; они отказываются от прогулки, говоря, что им достаточно приходится ходить по делам. Полагаю, существуют мужчины моих лет, которые любят то же, что и я, у которых одинаковые со мной взгляды. Но интересные тридцатилетние мужчины женятся на девушках лет двадцати. Я не хочу выходить замуж за двадцатилетнего юнца и не могу воспылать чувствами к господину под пятьдесят, который заявляет мне, что все, что ему нужно, – это уютное гнездышко, и для которого пешеходная прогулка за город так же нереальна, как путешествие на Марс.

– А что вы делали в двадцать пять лет? – перебила Эмма Бартон.

Лотти окинула взглядом все вокруг себя и сделала жест, как бы охватывавший весь дом и его обитателей.

– То же, что делаю теперь. Но тогда я ни о чем таком не задумывалась – не то, что теперь. Мне казалось, что я приношу большую пользу. Теперь же, оглядываясь назад, я вижу, что все эти десять или больше лет я просто была на побегушках. Металась по чужим делам туда и сюда, а жизнь шла мимо.

За два дня до возвращения матери Лотти убедила Жаннету пригласить товарищей по курсам на вечер. Жаннета сначала упиралась, но было ясно, что такая перспектива очень соблазняет ее. В назначенное время явились семь приглашенных, в возрасте от семнадцати до двадцати трех лет. Девицы были поразительно хорошо одеты – платья из тафты, изящные туфельки, шелковые чулки. Молодые люди были типичными конторскими служащими. Большой старинный дом – его массивная мебель и картины, его обитатели – произвел сильное впечатление на гостей. Их принимала Лотти, а также тетя Шарлотта, которая надела по сему случаю свое второе по табели о рангах черное шелковое платье и даже завила волосы. Тетя Шарлотта исчезла к девяти часам вечера, и Лотти тоже, чтобы появиться снова, когда нужно будет подать мороженое и торт. Молодежь танцевала, пела и, по-видимому, приятно провела время. После ухода гостей Жаннета схватила Лотти за руку и прижала к своей пылающей щеке. Глаза ее блестели. Они – и этот жест – сказали то, что она не могла выразить словами…

Что же касается Чарли и что очень показательно, поскольку она всегда пользовалась свободой, то ее образ жизни в отсутствие матери ничуть не отличался от обычного. Она пришла бы в негодование или расхохоталась бы, если бы знала, как дивились они собственной смелости, с каким пьянящим чувством непривычной свободы ее тетушка Лотти и двоюродная бабка Шарлотта обдумывали планы своих невинных пирушек.