Финишер (ЛП) - "РуНикс" Страница 40

Она наклонилась вперед, чтобы взять его в рот, желая впервые почувствовать его вкус, но он удерживал ее на месте одной рукой, а другой дрочил, наблюдая за ней. Его большая рука двигалась вверх и вниз по стволу, а член был направлен на ее груди. Она прижала их друг к другу, углубив декольте, и стянула топ, обнажив их перед ним, ее соски стали твердыми и болезненными от его грубых пальцев.

Он застонал от этого зрелища, его голова откинулась назад, вены выступили на предплечье рядом со шрамом на шее, когда он кончил, струйки его теплого семени попали на ее грудь.

Зефир задышала тяжелее, когда он кончил. Ей не удалось достигнуть того освобождения, которого она хотела, но она не возражала, не видя, как он кончает.

Он отпустил ее волосы и подошел к одному из шкафчиков в комнате, бросив ей полотенце, чтобы привести себя в порядок. Зефир поднялась на ноги, ее ноги тряслись, колени болели, и она вытерла жидкость с груди, как могла, поправляя свой топ, глядя на него, стоящего в нескольких метрах от нее, снова ставшего холодным и спокойным.

— Тебе не следовало приходить сюда.

Он снова ставил между ними дистанцию.

Ее губы сжались, гнев, боль, тоска вернулись.

— Ты не вернулся.

Он не возвращался. Не в течение нескольких дней. Ни в течении нескольких недель. Не в течении нескольких лет. Она ждала.

Он бросил ее одну на обочине дороги и не вернулся, и какая-то часть ее души ненавидела его за это.

Она сократила расстояние между ними, прижавшись к его груди.

— Ты бросил меня. — она ненавидела то, как дрожала ее челюсть, когда воспоминания, которые она держала на расстоянии, нахлынули на нее в ее уязвимом состоянии. — Ты забыл меня, — прошептала она, не в силах больше сдерживаться.

Секрет стал ядом в ее жилах, разъедая ее изнутри, пока она пыталась защитить его.

Неповрежденная сторона его лица нахмурилась, его взгляд устремился на нее.

— Я не забыл тебя.

— Забыл. — ее глаза метнулись к его горлу, а глаза напряглись. — И ты даже не знаешь об этом.

Его рука взялась за ее подбородок, привлекая ее внимание, чтобы увидеть яростный взгляд на его лице, когда он пытался понять, что она имела в виду. Он не поймет. Он никогда не поймет.

И вдруг она почувствовала себя совершенно обессиленной. Он тянул и толкал, и она была истощена. Ей больше нечего было дать.

Она опустилась, ее голова легла на его грудь. Наверное, ее должно было бы волновать, что они покрыты чьей-то кровью, но она просто не могла заставить себя беспокоиться. Она чувствовала, как ее сердце падает вниз, как эмоции закручиваются в очередную отвратительную нисходящую спираль, и все, чего она хотела, это отправиться домой, заснуть и не двигаться, пока ей не станет лучше. Но она не знала, где ей спать — ее комната в особняке была пугающе одинокой, диван причинял боль, а он не хотел видеть ее в своей постели.

Все обрушилось на нее.

О чем она думала?

В том-то и дело, что она не думала. Она чувствовала и принимала решения сердцем, а не головой. Он не помнил ее из-за травмы, которая лишила его глаза, и, похоже, никогда не вспомнит.

Но где-то в глубине души она надеялась, что совместное времяпрепровождение вызовет в нем хоть какой-то эмоциональный отклик, не принимая во внимание тот факт, что последние десять лет он не хотел чувствовать. Она могла бы рассказать ему об их истории, но какой в этом смысл? Его влекло к ней сексуально, он испытывал к ней территориальную привязанность, но это не означало эмоциональной привязанности. Для него было легко отделить их друг от друга. У него не было проблем с отстранением, потому что он не был привязан к ней с самого начала. Он увез ее в другой город и оставил одну, привез в свой дом и бросил на несколько дней. И если бы она не приехала сюда в поисках его, он, вероятно, провел бы всю оставшуюся часть их брака вдали от нее, а она преследовала бы его.

Боже, она была дурой. Слишком эмоциональной дурой, которая слишком легко привязалась к надежде.

Слеза скатилась по ее щеке и упала на его плечо.

Ее мать была права. Этот брак был фарсом.

Она глубоко вдохнула его запах, запечатлевая его в памяти, прежде чем отстраниться, физически и мысленно. Ей нужно прекратить преследование. Ей нужно уйти, перегруппироваться, устранить беспорядок, который она устроила в их жизнях.

Это была ошибка. Ошибка с благими намерениями, ошибка влюбленных, но все же ошибка.

Она сделала шаг в сторону и почувствовала на себе его взгляд в течение долгой минуты, его большой палец проследил слезу на ее щеке.

— Что только что произошло? — тихо спросил он, а она избегала смотреть на него, поправляя одежду.

— Мне нужно уйти, — сказала она ему, разрывая его хватку и направляясь к двери, нуждаясь в свободе от него.

Его рука остановила ее.

— Что только что произошло? — снова спросил он, и она сделала еще один глубокий вдох, не зная, как ему ответить.

И не ответила. Все равно их общение было отстойным. Она вырвалась из его цепкой хватки и открыла дверь.

Виктор стоял на страже снаружи, не давая никому пройти к ним.

— Подай мне, пожалуйста, свою куртку, — попросила она его, чувствуя себя грязной, несчастной и впервые в жизни по-настоящему униженной.

Виктор без слов снял куртку и протянул ей, отведя глаза в сторону мужчины, которого она чувствовала у себя за спиной. Она ощущала его пронзительный взгляд, но игнорировала. Накинув на себя куртку, Виктор передал ей сумочку, которую она оставила на стуле, и она отошла. Взяв ее и не поднимая головы, она вышла из склада на темную парковку. Ее дыхание сбивалось. Она села в машину, Виктор сел за руль.

— Домой? — спросил он, заводя зажигание, и она не хотела ехать домой, потому что не чувствовала себя там как дома.

Она не чувствовала, что принадлежит себе, не в том месте, куда она бросала свое сердце снова и снова только для того, чтобы оно было отвергнуто.

— Я бы хотела поехать в квартиру моей сестры, пожалуйста.

Она увидела глаза Виктора в зеркале заднего вида, но он придержал язык и поехал в ночь.

Зефир смотрела в окно, прислонившись головой к стеклу, пытаясь просеять мысли и понять, что она чувствует, переполнявшие ее эмоции сбивали с толку. Какая-то ее часть все еще хотела вернуться и сражаться за них, та часть, которая была очарована им в десять лет, влюбилась в него в восемнадцать и нашла его снова сейчас. Эта часть хотела прыгнуть в его объятия, как в ту первую ночь во время боя, и эта часть хотела, чтобы она осталась в надежде, что она сможет заставить его полюбить ее тоже.

Но другая часть, более темная, насмехалась над любовью девушки и насмехалась над надеждой. Она говорила ей, что она дура, что думает, что это возможно, что она идиотка, что пытается, и что за последние месяцы она сделала только то, что подставила себя под новые страдания. Хотя он не мог намеренно причинить ей боль, он владел силой сломать ее. Она помнила то чувство, когда он оставил ее одну в Тенебре, когда сказал брату, что это не «настоящий брак», когда забрал ее к себе домой и оставил совершенно одну в новом месте.

Один шаг вперед, десять шагов назад. И она просто… закончила.

Машина остановилась перед ее старым домом, и она вышла из нее, тащась к двери. Она ввела код и повернулась к Виктору, который проводил ее до места.

— Я останусь у сестры, — сказала она ему, все еще сжимая его куртку. — Завтра у меня нет работы, так что тебе не обязательно быть здесь. Я постираю твою куртку и верну ее.

Виктор бросил на нее обеспокоенный взгляд.

— Пришли мне сообщение, если я тебе понадоблюсь.

Она слабо улыбнулась ему и вошла в дом, закрыв за собой дверь. По памяти она оказалась перед своей старой квартирой и позвонила в звонок. Это был поздний вечер выходного дня, и обычно Зен не спала в такие дни, просматривая какой-нибудь криминальный сериал.

Распахнув дверь, она увидела удивленную сестру, которая, взглянув на нее, втянула ее внутрь.