Друг моего отца - Елена Лабрус Страница 40

– Нет. Но я своё мнение о ней не поменяла, – обогнула я его, – если ты об этом. – А вот она о тебе, кажется, да.

И я не стала уточнять, что оно стало ещё хуже. Но ей положено, она же теперь тёща.

– Мне кстати, тоже надо на работу, – обернулся он и усмехнулся. – Не возражаешь, если я пойду с тобой?

– А если возражаю? – остановилась я. – Это что-нибудь изменит?

– Ну-у-у, – пригладил он бровь.

– А может, ты здесь останешься? – обвела я рукой пространство и повторила в точности его слова: – Тут так хорошо. Свежий воздух. Природа. Простор… По отдельному прейскуранту, – глянула на зевающую у будки лохматую собаку, – собачье дерьмо.

– Скажу тебе по секрету, – обнял он меня за шею, уводя в дом, – терпеть не могу загород и деревню. Нажился в старых бараках, – провёл он ребром ладони по шее. – Во!

– Скажу тебе по секрету, – подняла я к нему лицо. – Обожаю город. Центр. Парк. Твою квартиру. «Галерею». Не знаю, от кого ты меня здесь собрался прятать, – и сделала бровки домиком. – Но мне здесь не нравится. Арман, поехали домой, а?

– А я всё думал: что же она придумает? – улыбнулся он. – А она запрещённый приём, – сделал он такие же умоляющие глазки.

А потом увёз меня домой. Сначала накормил жареным мясом до отвала. А потом посадил в машину и увёз.

В текучке дел, разговорах, поездках, в его объятиях так быстро забывалось всё, что было до него. Мать, Артур Борисович, князь Романов, губернатор, все мои страхи, слёзы, одиночество – казалось, всё это было в другой жизни. Без него.

Арман и так был для меня целым миром, а теперь я не хотела даже помнить, как жила без него.

И я ни за что не стала бы ему врать о какой-то встрече, если бы это не касалось отца. Он с таким упоением о нём рассказывал. Об их знакомстве, дружбе, приключениях. А я и так стала нравственной проблемой, что его мучила. Вдруг там у этого Бломберга что-то такое, что Арману не стоит знать? Ведь кому-то отец доверился, кто-то его предал, если верить словам старого пердуна. И я люблю мужа больше жизни, и не хочу верить, но ведь не исключаю, что это мог быть он.

И я как мышка или воришка выскочила с чёрного хода «Галереи», надеясь потратить на маркграфа не больше пятнадцати минут и вернуться.

– Да, на улице холодно, – ответила я на звонок за пять минут до встречи, прячась от непогоды за воротником пальто. – Хорошо. Да, я знаю, кафе на той стороне моста, через дорогу.

Забежала в кафе, к вечеру занятое почти полностью. И не успела испугаться: как я его узнаю, когда мужчина сам поднялся навстречу.

– Я позволил себе заказать вам чай, – принял он пальто, отодвинул стул.

– Вы напрасно беспокоились, у меня совсем мало времени, – грела я друг о друга замёрзшие руки. – Вы сказали, что у вас есть что-то об отце.

– Скорее от отца, – сел он напротив и положил на стол папку. – Думаю, это вы хотели бы сохранить.

Он вытащил из непрозрачного чёрного пластика фотографии.

– Отец. Чека, – невольно улыбнулась я, перебирая на те самые снимки, что я нашла в детстве. Тогда мне казалось, я каждый знала наизусть. А увидела, как в первый раз.

Тот самый пирс, о котором я до рассказа Армана ничего не знала. Бабушкин дом, что потом сожгли. И этого я тоже не знала. А бабушка, глядя на него, всегда плакала.

– Я думала они сгорели, – старалась я не смотреть в светло-голубые, почти прозрачные глаза Бломберга. Наверно, из-за них он казался каким-то выцветшим, словно блёклым. А про фото я и забыла, когда уезжала. – Откуда они у вас?

– Это я снял вашу квартиру.

– Вы?! – удивилась я, ведь приходила женщина. И только сейчас заметила, что на его бледном лице почти не заметно и бесцветных бровей. – А пожар?

– А вот пожар устроил не я. Но вашу квартиру очень тщательно обыскали, а потом подожгли. Хорошо, то, что они искали, уже нашёл я и успел забрать.

– Но что? У нас ведь с бабушкой ничего ценного не было.

– Это вам так кажется, – улыбнулся он, и улыбка у него была хорошая, располагающая. – Как вы узнали, что вот этого парнишку, – ткнул он в юного Армана, ваш отец звал Чека?

– Там подписано.

– Правильно, – он убрал в сторону мою руку и неподдельно удивился: – Какая холодная у вас рука. – Давайте хоть погрею, – и сжал её аккуратно своими горячими пальцами, а второй рукой стал переворачивать фотографии, где аккуратным отцовским почерком были подписаны места, даты, названия. – Образец почерка, – достал он всё из той же папочки и подвинул мне прямоугольник письма. – Иначе как бы вы узнали, что это письмо написал он, а, скажем, не я.

– А это письмо, – боясь пошевелиться, словно он может исчезнуть, смотрела я на вырванный из тетрадки в клеточку лист, свёрнутый как попало, словно его часто читали и перечитывали, подписанный «Моей малышке».

– Было в вещах вашей бабушки.

Он ждал. И я развернула помятый лист.

«Девочка моя! Моя маленькая Несмеяна. Я не знаю, сколько тебе лет, когда ты читаешь это письмо. Не знаю я и что с тобой было все эти годы. Как ты жила. Как ты живёшь сейчас. Очень надеюсь, что у тебя всё хорошо. Только на это и надеюсь.

Я постарался предусмотреть всё. Но если ты уже большая, то знаешь, что так не бывает. Если у тебя всё в порядке, значит, я всё сделал правильно. Если нет… Значит, я доверился не тому человеку.

Однажды ты узнаешь правду. А когда вырастешь, надеюсь, поймёшь, что я не мог поступить иначе. Поверь, иногда выбора действительно нет. Но нельзя отступать на полпути и сдаваться, надо идти до конца.

Прости, родная, что меня не было рядом.

Нет, заклинаю: прости! Это важно для меня.

Это единственное о чём я тебя прошу.

Люблю тебя. Навсегда