Ирина Волчок - Тихий омут Страница 40

Вера наобум открыла блокнот, перелистала пару страничек, исписанных тёзкиным почерком, и сказала официальным голосом:

— Сотников. Александр… э-э… Дмитриевич. Седьмая палата. Как он сейчас?

— Седьмая — это платная, — тут же успокоилась медсестра. — Сотников лёгкий, к нам его и не обязательно было, да брат настоял. Брат очень о нем беспокоится. Мнительный. Наверное, это брат вас вызвал, да?

— Нет, не брат, — ответила Вера честно. — Он сам.

— Странно, — не поверила медсестра правде. Как всегда все не верили. — Он-то как раз совсем не мнительный. Его даже специально пугать пришлось, чтобы раньше времени не вскакивал. Пойдемте, покажу, где тут у нас платные.

Наверное, она специально шла каким-то кружным путем, чтобы показать Вере как можно больше чудес в своем чудесном отделении. Посмотреть и правда было на что, даже общие, бесплатные палаты разительно отличались от тех, которые Вера видела во время практики в других больницах. Если у них здесь в общих такое благолепие, то, что же в платных? В другое время она с удовольствием походила бы за гордящейся своим отделением медсестрой, послушала бы ее радостную скороговорку, но до дежурства на телефоне оставалось уже чуть больше часа, и Вера начала раздражаться. Хотя чего раздражаться — то? Если честно, она же сначала сама время тянула…

— Кира Вячеславовна! — вдруг позвал из глубины «общего» отделения жалобный голос. — Кира Вячеславовна… Больно…

Медсестра остановилась, оглянулась, сказала негромко, болезненно морщась и вздыхая:

— Иван Семеныч … Бомж… Вот бедолага… поправляется уже, а идти некуда. Боится, что скоро выгоним. Симулирует все время. Анальгетики просит. Не нужно ему, боится просто. Я уж ему витамины колю, чтоб поверил, успокоился. А может, фантомные боли. Как вы думаете, сделать ему укол? Или уж лучше просто поговорить… Чайку с ним попить, что ли? А то ведь не отвяжется, так и будет хвостом ходить. Или плакать начнет. А то еще ругается иногда.

— Не мешает он вам? — спросила Вера равнодушно, присматриваясь к расхристанной фигуре в конце коридора. — От работы не отрывает?

Медсестру ее непрофессиональные вопросы явно удивили.

— Да ведь он — тоже моя работа, — холодновато сказала она. — Вам вот сюда, за дверь — и налево, четвертая дверь по коридору. Найдете сами? Пойду, Иван Семеныча успокою. Хоть и симулянт, а ему-то, может, хуже, чем другим, которые не симулянты.

И раздражение Веры мгновенно прошло.

— Удачи вам, — пожелала она вдогонку разговорчивой Кире Вячеславне, торопящейся к своей работе, к бомжу и симулянту Ивану Семеновичу.

В коридоре платного отделения было почти все то же самое, что и в бесплатном, только в закутке слева от входа сидела за столом молоденькая медсестренка и говорила по телефону, а в конце коридора, у самой последней двери, два туловища развалились в мягких креслах. Совершенно недвусмысленные туловища. Медсестренка увидела Веру, оторвалась от телефона и тревожно спросила:

— Вы к Коновалову?

— К Сотникову, — официальным голосом сказала Вера. — Почему он под охраной? Меня не поставили в известность. В чем дело?

— Нет, нет, — торопливо ответила медсестренка, высунулась из своего закутка и помахала туловищам рукой. — Сотников в седьмой, у него никакой охраны… У него сейчас посетитель.

— Не имеет значения, — равнодушно буркнула Вера, повернулась и пошла к седьмой палате.

Идти ей расхотелось. И так-то она себя пинками сюда загнала, всю дорогу перед каждым столбом тормозила, чтобы момент встречи оттянуть, потому что совершенно не представляла, зачем она сюда идет, и что скажет, когда увидит этого Сашку, и что он скажет ей… А тут еще посетитель какой-то. Посетитель имел значение.

Перед дверью в седьмую палату она уронила блокнот, который очень кстати распался на три части и вытряхнул из себя пару пустых рецептурных бланков и календарик за позапрошлый год. Присела, стала старательно собирать весь этот мусор, смущенно пожимая плечами в сторону туловищ в конце коридора и напряженно прислушиваясь к бодрому, но, к сожалению, не очень громкому голосу за дверью. И дверь закрыта плотно. Зато слух у нее — как у кошки…

— Не, тачка классная, — говорил бодрый голос, — Николаич считает, что легковата, а мне — самое то. Я специально на ней прикатил, думал, ты посмотришь. Ну, завтра посмотришь. Завтра-то тебе разрешат вставать? Я опять на ней приеду…

Вера сунула собранный мусор в карман, толкнула дверь и с порога затарахтела приглушенно и будто слегка задыхаясь — голосом испуганной дурочки:

— Ой, извините, господа… Господин посетитель, это не вашу машину на стоянке ломают? Светленькая такая, новая… кажется, бампер откручивают…

Про бампер Вера ляпнула наобум, она не очень представляла себе, что такое бампер и можно ли его открутить. Если он вообще кому-нибудь нужен. Но господин посетитель выскочил из кресла, как катапультированный, с ужасом завопил: «Бли-и-ин!» — и кинулся на выход, забыв сказать раненому другу последнее «прости». Раненый друг валялся на кровати поверх покрывала — не лежал, как положено больному, а именно валялся, как бездельник на пляже, в легких шортах и белой футболке, закинув руки за голову, а больную ногу — на согнутое колено здоровой, — смотрел на нее веселыми глазами и тихо смеялся.

— Опять развлекаешься, — отсмеявшись, сказал Сашка. — Откуда ты знаешь, что у Стаса машина светлая? И что мне с тобой делать?.. Иди сюда.

Он вытащил руки из-под головы и потянулся к ней, даже, кажется, встать надумал.

— Больной, лежать! — Вера приоткрыла дверь, выглянула в коридор и обернулась к Сашке: — Не вставай, тебе правда нельзя. Я через минуту…

Из палаты она выскочила, чтобы скрыть от Сашки смятение. Она не ожидала, что Сашка ее узнает… ну и вообще. Словом, выскочила, чтобы дать мыслям время прийти в порядок, но тут же сообразила, что свое поспешное появление в коридоре придется как-то замотивировать двум туловищам в конце коридора и медсестричке с телефоном. Вера направилась к медсестричке и деловито сказала:

— В седьмую полчаса никого не пускать. У больного Сотникоав психотерапевтический сеанс.

Повернулась и пошла в седьмую, со смятением ощущая, что ни в какой порядок ее мысли не пришли. Так, спокойно. Она просто пришла навестить больного. Причем, пострадавшего по ее вине. Косвенной вине. Вот еще! По своей глупости он пострадал, и пришла она не потому, что ее чувство вины гложет, а из чистого человеколюбия. Надо войти и просто сказать, например, «как ты себя чувствуешь?»

Она вошла, закрыла дверь и сказала: