Браки совершаются на небесах - Дарья Волкова Страница 40

Марк отчетливо помнил финал этого разговора.

— Иди ты к черту, Илона!

— Я все равно приеду!

— Приезжай. Нас нет дома.

Марк не знал, приезжала ли она. Илона звонила, он не взял трубку. Всякое терпение имеет предел. Но вот сейчас слова бывшей жены почему-то вспомнились.

Марк еще раз взглянул на свое отражение. Ему плевать, кто по нему сохнет. Он знает, по кому сохнет сам.

* * *

Удобно ли приехать с пустыми руками? Что вообще можно привезти Кристине? Кроме себя красивого? Марк вдруг вспомнил фразу кого-то из братьев Кристины в ту первую встречу в кафе в цокольном этаже больницы. Она любит пирожные? Это маловероятно, ведь модели наверняка следят за своим питанием. Но даже если и так, с пирожными приходить глупо. А если цветы? Тоже… тоже не очень.

Все не очень. Потому что все неважно, кроме того, что ему надо ей сказать. Марк резким движением снял с вешалки куртку, накинул на шею шарф. Если он сейчас сможет ей сказать, что чувствует, то потом будет все — и пирожные, и цветы. И все остальное тоже. Главное — сказать. Объяснить.

* * *

— А Кристины нет, — у палаты Марка перехватила хорошенькая медсестра. Стрельнула в него заинтересованным взглядом.

— Как — нет?! — опешил Марк. — Ее… Разве Кристину уже выписали?!

— Нет, — рассмеялась девушка. — Кристине разрешили гулять. У нас территория большая, красивая. Она гуляет.

Пришлось возвращаться в цокольный этаж, снова в гардероб. Марк вышел через центральный вход и оглянулся. Где тут большая красивая территория?

Она нашлась за огромным зданием главного корпуса и оказалась действительно большой. Правда, не то, чтобы очень красивой. Может, потому что время года сейчас не самое красивое, преддверие зимы, когда деревья голые, все вокруг серо-черное, а снега еще нет.

Среди тонких без листвы деревьев и кустов редких желающих прогуляться было хорошо видно. Но территория оказалась на самом деле большой и просматривалась далеко не вся. Марк достал из кармана джинсов телефон.

Контакту «Кристина Кузьменко» он не писал уже больше месяца. Почти два. Марк смотрел на последнее сообщение от нее.

Кристина: Скоро буду.

И его ответ:

Марк: Я заказал тебе кофе.

Он бы все отдал, чтобы вернуться в ту точку. Когда он написал ей: «Я заказал тебе кофе».

Марк, прищурившись, всмотрелся в главную, самую широкую аллею. И ему показалось, что он увидел на дальней скамейке справа знакомый отблеск светлых волос.

* * *

— Тебе не холодно без шапки?

Она резко вскинула голову.

— Ты?!

— Привет.

Марк опустился рядом. Потому что вдруг почувствовал внезапную слабость в ногах. И потому что стоять и смотреть на нее вот так, сверху вниз, показалось совершенно неправильным.

Он снова мог видеть ее лицо открыто, без закрывающих бинтов. И он смотрел. Не мог не смотреть.

На одной щеке было несколько багровых полос — так, словно по этой щеке Кристину хватил лапой с когтями какой-то крупный хищник. Другая щека была почти не тронутой, лишь несколько темно-розовых пятен. На подбородке был большой рубец, который тянул кожу, слегка опуская правый угол рта. И между бровей, прямо на переносице, алел еще один след от ожога — почти идеально круглый. Как будто Кристина стала индианкой.

— Отвратительное зрелище, правда?

У нее совершенно не изменился голос. И интонации все те же. И волосы практически не сгорели — по крайней мере, так кажется сейчас, когда они стянуты в хвост сзади. Марк выдал себе очередного пинка за приступ головокружения, приструнил внутреннего истерика, паникёра и нытика, который бился в припадке.

— Вовсе нет. Ты по-прежнему очень красивая.

Кристина захохотала, откинув голову. И тут же поморщилась.

— Черт, все время забываю, что смеяться — это больно.

А у него невыносимо, просто невыносимо болело сердце. Как оно, оказывается, может болеть.

— Ты умеешь делать комплименты, Марк Леви. Просто запредельный уровень мастерства — говорить девушке с изуродованным лицом, что она очень красивая.

Марк не представлял, что сейчас сказать. О любви он хотел говорить. Ты сначала убери хотя бы часть боли из ее глаз!

— Прости меня.

— Да за что?! — фыркнула Кристина и отвернулась. Марку физически больно было смотреть на то, как натянулась кожа вокруг шрамов на щеке и шее. И вот теперь видно, что часть волос стала значительно короче.

— Ты… спасла мою дочь.

— Ты за это просишь прощения? — Кристина говорила, по-прежнему не оборачиваясь к нему,

— За это я тебя благодарю. От всего сердца. Ты спасла не только Веронику. Ты спасла меня. Я жив сейчас только благодаря тебе.

Она повернулась. Глаза ее блестели.

— Ты плачешь? — Марк чувствовал себя болваном. И до судорог в пальцах хотел просто обнять Кристину. Но не знал, можно ли. И не причинит ли он ей боли. Что там, под одеждой? Какие еще шрамы?

— Мне нельзя плакать, — сердито моргнула она. — Мне нельзя смеяться, мне нельзя плакать. Мне ничего нельзя!

— Кристина… — беспомощно выдохнул Марк. И повторил. — Прости. Я готов сделать для тебя все. Правда, все.

— Перестань, — устало вздохнула она. — Ну подумай сам. Разве я могла поступить иначе?

В этом вся Кристина. Она не могла поступить иначе. Потому что это Кристина. Девушка, у которой было в жизни все — красота, успешная карьера, слава. А она приняла участие в судьбе совершенно чужой для нее девочки с синдромом Дауна. Подарили Веронике столько прекрасных счастливых моментов, наполнила жизнь его дочери яркими эмоциями и, в конце концов, спасла Веронике жизнь.

Потом что это Кристина. Прекрасный, сильный, цельный, удивительный человек.

— Я могу взять тебя за руку?

— Зачем? — вскинула на него настороженный взгляд Кристина.

— Тебе не будет больно, если я возьму тебя за руку? — упрямо повторил Марк.

Она лишь дернула плечом. И Марк взял ее тонкую кисть — аккуратно, снизу, через ткань куртки. Сами пальцы были на вид неповрежденные, а вот кисть была розово-красной. Марк коснулся своими пальцами, самыми кончиками ее пальцев. Они дрогнули от этого прикосновения.

— Марк, что ты делаешь? — хрипло прошептала Кристина.

Он аккуратно приподнял ее руку. Наклонил голову. И очень бережно, едва касаясь, поцеловал ей кончики пальцев.

— Марк?.. — едва слышно прошелестела Кристина.

Может, не самое