Колин Гувер - Эта девушка Страница 40

Я гнал изо всех сил, держа мобильный на руле и краем глаза постоянно глядя на экран. Все мои мысли были только о Колдере. Я думал, что случилось что-то ужасное и что мои родители не подходят к телефону, потому что хотят сообщить об этом мне лично.

Прошел час, бабушка с дедушкой так и не перезвонили. Я набирал их номер раз пять, но они не отвечали. После шестого звонка, когда вызов снова переключился на голосовую почту, я начал понимать, что произошло.

Мои родители. Колдер. Они мертвы, все трое.

Припарковавшись около отделения неотложки, я вбежал в больницу и первое, что увидел, – рыдающую в кресле бабушку.

Нет, она даже не плакала. Она стонала. Дедушка стоял ко мне спиной, но было видно, как дрожат его плечи. Его трясло. Несколько минут я просто смотрел на них и не верил своим глазам. Ведь они всегда были сильными, независимыми. Я восхищался ими, уважал и считал лучшими людьми на свете. Казалось, никто и ничто не может их сломить.

Но тогда они предстали передо мной сломленными и слабыми. Единственное, что может сломить таких людей, – то, о чем даже помыслить невозможно. Едва увидев их в холле, я сразу понял, что мои самые страшные догадки подтвердились.

Они все мертвы.

Я развернулся и вышел на улицу. Мне не хотелось там находиться. Надо было выйти на воздух. Я не мог дышать. Дойдя до газона рядом с парковкой, я упал на колени. Слез не было. Мне просто стало физически нехорошо. Раз за разом мой желудок отвергал жестокую правду, в которую я отказывался поверить. Когда во мне совсем ничего не осталось, я упал на траву и стал смотреть в небо, на звезды. А они смотрели на меня. Оттуда, с неба, миллионы звезд смотрят на мир. Мир, где умирают родители и братья и ничто не останавливается в знак уважения к их памяти. Жизнь идет своим чередом, как будто бы ничего не произошло, даже когда чья-то отдельная жизнь оказывается разрушенной до основания.

Я прикрыл глаза и подумал о нем. Последний раз по телефону мы говорили недели две назад. Я пообещал, что приеду на следующих выходных и свожу его на футбол. Но в те выходные Воэн уговорила меня не уезжать. Сказала, что промежуточная аттестация всего через две недели, поэтому надо успеть провести вместе побольше времени, пока все не начнется. Поэтому я позвонил Колдеру и сказал, что не смогу приехать. Вот таким был наш последний разговор.

Последний разговор. И другого не будет.

– Уилл? – раздался у меня за спиной голос дедушки. – Уилл, с тобой все в порядке? – Он стоял рядом, вытирая слезы с полных горя глаз.

На него было больно смотреть. Я не двигался. Просто лежал на траве, смотрел на него и хотел только одного: чтобы он ничего не говорил. Я не мог это слышать.

– Уилл… они…

– Знаю, – быстро ответил я, не желая слушать то, что он скажет.

– Да, – кивнул он и отвернулся. – Твоя бабушка хочет…

– Знаю, – повторил я еще громче.

– Может быть, тебе стоит…

– Не хочу.

Я и правда не хотел. Ноги моей не будет в этой больнице. В этом здании, где лежат трое моих самых близких людей. Без каких-либо признаков жизни.

– Уилл, тебе придется…

– Я не хочу! – заорал я.

Дедушка, мой бедный дедушка, просто кивнул и вздохнул. А что еще он мог сделать? Что еще он мог сказать? У меня только что отняли всю мою жизнь, поэтому меньше всего на свете мне хотелось выслушивать соболезнования от медсестер и врачей, от священников и даже от бабушки с дедушкой. Я просто ничего не хотел слышать.

Оставив меня лежать на газоне, дедушка нерешительно отошел на несколько шагов, но перед тем, как уйти, все-таки обернулся:

– Понимаешь, Колдер тебя зовет. Он жутко напуган. Поэтому когда ты будешь готов…

– Колдер?! – Я боялся верить своим ушам. – Колдер, он…

– Нет, сынок, – покачал головой дедушка. – Нет-нет, с Колдером все в порядке!

Как только он произнес это, на меня как будто навалилось все вместе. Сдавило грудь, лицо запылало, защипало глаза. Схватившись за руку, я перекатился на живот и сел на колени… Что было дальше, помню плохо. Из меня вырвались какие-то утробные звуки – даже не знал, что я на такое способен. Никогда в жизни – ни до, ни после – я так не плакал. Я сидел на газоне перед больницей и плакал от радости, что Колдер жив.

– Ты в порядке? – спрашивает Джулия, выводя меня из ступора.

– Да-да, – киваю я, стараясь стряхнуть воспоминания о том дне, – в порядке.

– Я не хочу, чтобы ей пришлось растить Кела, – поерзав на диване, вздыхает Джулия. – Лейк должна получить шанс прожить свою собственную жизнь. Я не возложу на нее такую непосильную ношу.

– Джулия, – уверенно говорю я, потому что не понаслышке знаю, о чем идет речь, – вы возложите на нее непосильную ношу, если запретите ей это.

Если Лейк не сможет растить Кела, это убьет ее. Точно так же, как мысль о смерти Колдера чуть не убила меня. Для нее это будет страшным ударом.

Джулия не отвечает, давая мне понять, что я лезу не в свое дело. Мы молча сидим на диване. Похоже, нам обоим больше нечего сказать.

– Я свожу мальчиков куда-нибудь сегодня вечером, – наконец говорю я. – До нашего отъезда прослежу, чтобы Лейкен встала, и тогда у вас будет время поговорить.

– Спасибо тебе, – искренне благодарит она и улыбается.

Это хорошо. Я уважаю право Джулии на свое мнение, и мне очень не хочется, чтобы она разочаровалась во мне так же, как и Лейк.

Кивнув, я ухожу домой и сразу иду в свою комнату. Лейк еще спит. Опустившись на кровать рядом с ней, я шепчу, пытаясь осторожно разбудить ее.

– Лейк, просыпайся! – тихо шепчу я, присев рядом с ней на кровать.

Она ворочается, сбрасывает с себя одеяло. Уже давно пора обедать, но она, судя по всему, проспала бы еще часов двенадцать. Лейк открывает глаза, тянется и тут замечает меня. На ее щеках засохли потеки туши, черные разводы остались и на моей подушке. Волосы растрепаны, резинка валяется рядом на простыне. Выглядит она ужасно. Ужасно красиво.

– Да, ты, судя по всему, не жаворонок, – произношу я.

– Туалет, – садится в постели она. – Где у тебя туалет?

Я указываю в другой конец коридора. Она вскакивает с кровати и бросается к двери. Вот теперь она точно проснулась, но, готов поспорить, ей нужна чашечка кофе.

Сварив кофе для нас обоих, я сажусь к барной стойке и ставлю наши чашки рядом. Наконец Лейк выходит из туалета:

– Сколько сейчас времени?

– Половина второго.

– Ой! – в шоке восклицает она. – Да, у тебя и правда удобная кровать…

– Очевидно, да. – Я с улыбкой толкаю ее в плечо.

Мы молча пьем кофе. Понятия не имею, какие мысли бродят сейчас в ее голове, поэтому не решаюсь заговорить первым и даю ей время подумать. Допив кофе, я убираю наши чашки в раковину и сообщаю, что везу мальчиков на утренний сеанс в кино.