Развод не дам. Точка - Галина Милоградская Страница 40

— Доброе утро, — сказал, улыбнулся и вернулся к готовке. Едва заставила себя спокойно дойти до ванной, а не бежать. Сердце колотилось, не разобрать: от стыда или смущения. Видок, конечно, был тот ещё, но это утро, я никогда не красилась до того, как проснётся муж, чтобы поразить свежестью. Годы брака познакомили и с запахом изо рта, и с несварением желудка, и со множеством других вещей, которые обычно тактично умалчиваются.

А вот Алекс явно хотел произвести впечатление — как ещё назвать, что он был тщательно причёсан, одет с элегантной небрежностью и вообще выглядел так, словно прямо сейчас готов идти на важные переговоры.

— Давно встал? — спросила, когда оделась и села перед ним.

— Часа два назад. — В четыре, что ли? Видимо, моё удивление отразилось на лице, потому что пояснил: — С Графом ходил гулять.

— Вот поэтому я никогда не хотела собаку: гулять с ней пришлось бы мне. — А Каринка хотела. Давно просила.

— Мне кажется, дети посложнее будут.

— Ну, нет!

Мы немного поспорили о преимуществах детей перед собаками, перебивая друг друга и смеясь. Потом Алекс отвёз домой, и, подъезжая, чувствовала, как тяжелеет на сердце. Но тяжесть была именно тяжестью, без примеси боли. Алекс серьёзно кивнул в ответ на прощание, я же не смогла заставить себя хотя бы чмокнуть в щёку. Он, впрочем, кажется не ждал. Зато ждал Марат.

То, что бросился с порога обвинять, логично. В этом он весь — прёт сходу напролом. Мне это в нём нравилось: не обмусоливание проблемы, а сходу в прорубь. Теперь понимаю, как ошибочен такой подход. Хорошо, что мы разные, хорошо, что чувства к нему уже позади. Привычка осталась, конечно, но и она пройдёт.

— Агат, — вздрагиваю от голоса за дверью. Не входит, и на том спасибо. — Прости. Я так не думаю, правда. Не думаю, что ты мне изменила.

Фыркаю. Даже звучит смешно: слова «Марат» и «измена» в одной фразе. Переоделась в домашнее платье, завязываю волосы в хвост, выхожу. Он отступает на шаг, пропускает на кухню.

— Что будем решать с квартирой? — спрашиваю, делая себе кофе. Чай у Алекса был шикарный, но без порции кофеина утро не утро.

— С какой?

— С этой. Не делай вид, что не понимаешь. — Мешаю сахар и пристально смотрю на мужа. Почти бывшего мужа. Ищу в себе любовь и с наслаждением не нахожу. Мне его жалко. — Адвокат готовит бумаги, но хотелось бы решить всё мирно.

— Ты всё-таки хочешь разводиться?

— А ты как думаешь? — Даже кофе подавилась. Смешной такой. Как ребёнок, ну, правда. Где тут мужественный сильный мужчина? Ох, сколько тоски в глазах! Это должно пронять, но мимо. — Она ещё и в Москву переехала. Про нас с Каринкой хоть знала, или ещё одна жертва твоего обмана?

Молчит. Значит, знала. Отлично. Сколько раз они мне кости перемыли? Смешно было обсуждать глупую жену, которая дома трусы стирает, пока они кувыркаются.

— В постели она лучше, да? — делаю глоток, прислоняюсь к столу. Какой-то болезненный интерес охватывает, но сейчас для него самое время.

— Агат, — тянет с мукой, морщится, как будто зуб болит. Знаю, знаю, как он выглядит, когда зуб болит. Так много мелочей про него знаю, а она знает?

— Ты не сказал, как её зовут.

— Алёна. — И снова морщится, глаза прячет. Поздно.

— Алёна, значит. Приятно познакомиться. Так что с квартирой будем решать?

— Я не хочу разводиться. — А теперь смотрит на меня. Подходит близко, задираю голову.

— Это твои проблемы. — Отставляю кружку, скрещиваю руки на груди. — Не хочу больше иметь с тобой ничего общего.

— Общее есть — дочка.

— Там тоже общее есть. Пойдёшь туда, останешься один — мне всё равно. Но не со мной, Марат. Уже не со мной.

Огибаю его, за локоть ловит. В привычку это входит, что ли? Демонстративно смотрю на сжавшиеся пальцы, от тут же отпускает.

— Ты мне нужна, — говорит тихо. И это тоже поздно. Скажи это совсем недавно, и может, купилась бы. Господи, спасибо тебе за то, что всё сложилось как сложилось! Спасибо, что позволил пройти этот путь так, а не иначе.

— А ты мне — больше нет.

Так легко становится после этих слов!

— Что мне сделать, чтобы ты простила?!

Поворачиваюсь. В глазах блестят слёзы, губы дрожат. В таком отчаянии видела лишь раз — когда свекровь умерла. Жалость снова накрывает с головой.

— Дело не в том, прощу я или нет, — говорю почти ласково, как ребёнку объясняю. — Дело в том, что мне всё равно. Я тебя больше не люблю.

Не собираюсь затягивать драматичную паузу, ухожу в спальню, пишу Юльке с просьбой встретиться. Надо разгрузить мозг и поделиться, столько всего произошло! Подруга ждёт через час в парке, дома спит муж. А мне в квартире становится тесно.

— Подумай, что с квартирой. Не прошу всё оставить нам, если что.

— В смысле: не хочешь, чтобы оставил квартиру? Ты с головой дружишь, или там чердак свистит?

Возмущённая Юлька раздувается, как нахохленный воробей. Останавливается посреди парковой дорожки. Небо хмурое, а на душе светло. Улыбаюсь и, наверное, выгляжу блаженной. Может, так и есть, но не хочу я Марика трясти, как старую копилку. Если бы была одна, вообще просто в никуда ушла бы, но дочь не позволяет гордо хлопнуть дверью.

— Хочешь, чтобы он шалашовке этой деньгами от продажи помогал?

— Юль, — вздыхаю, — он ведь ей и так помогал все эти годы. Наверняка же помогал. Я никогда отчёта о зарплате не требовала, сколько дал — столько дал. Какая разница, куда он будет деньги дальше тратить. Алименты платить будет, и ладно.

— Хорошо хоть твой альтруизм на алименты не распространяется, — ворчит Юлька. — Не понимаю такой щедрости. Тем более к Маратику. Обосрался по всем фронтам, пусть платит.

— Каждому своё, Юль. Наверное, и правда глупо так себя вести, но я по-другому не могу.

Мы снова идём, поддеваем опавшие листья носками кед. Юлька хитро косится, уже знаю, о чём, а вернее, о ком будет спрашивать.