Светлана Демидова - Предать – значит любить Страница 41

Успевая подавать нужные реплики сидящим с ней за столом родным, Катя раздумывала, что лучше купить, керогаз или керосинку, когда раздался звонок у входной двери.

– Это к соседям, – сказала Людмилка, увидев, как дернулась Катя. – Забыла, аристократка, что к нам два звонка!

Катя виновато улыбнулась и взяла из плетеной хлебницы еще кусочек, когда из коридора трубно прокричал сосед:

– Катюха! Тут к тебе пришли!

– Неужели Гера? Он должен еще работать... – удивилась Катя, вскакивая из-за стола с той резвостью, которую ей позволял проявить тяжелый живот.

В коридоре она наткнулась на странно-неподвижный взгляд свекра Виталия Эдуардовича. Его лицо было очень бледным, рот заметно дергался. Катя, обхватив живот руками, прижалась к дверям ванной и одними губами прошептала без всякого намека на вопросительную интонацию:

– Что-то с Герой...

– Со всеми... – прохрипел в ответ Виталий Эдуардович и схватился дрожащей рукой за ворот, явно душивший его.

– Давайте-ка в комнату, – распорядился Катин отец, потому что в коридор уже просочились соседи и с любопытством прислушивались к разговору.

Людмилка взяла под руку Катю и повела в комнату. Туда же прошли отец с матерью и совсем помертвевший Кривицкий.

Сестра усадила Катю на оттоманку, а для Виталия Эдуардовича отодвинули от круглого стола старенький скрипящий венский стул. Главный хирург города тяжело опустился на него и сказал, глядя в пол:

– Сегодня ночью у нас был пожар... Квартира выгорела... вся...

– Не-е-ет!!! – выкрикнула Катя, вскочила с оттоманки и глухо охнула. Живот будто пронзило острым колом. Опускаясь на пол от боли, пыталась не акцентировать на ней внимания, еле шевеля губами, спросила: – А Гера?

– Погибли все... Герман... Леночка... Славочка... Дуся... Задохнулись... Не смогли выйти... А я был на дежурстве... оперировал... Вышел из операционной, а меня ждут... с известием...

Свекор еще что-то говорил, но Катя уже плохо понимала, что происходит. Ее приступ за приступом пронзала дикая боль. Потом будто что-то лопнуло внутри, по ногам заструилось нечто противно-горячее.

– Да ей скорую надо! – услышала она, улетая сознанием в темную жгучую дыру.

...Катя вышла из роддома неправдоподобно худой, с прозрачно-серым лицом и двумя трагическими складками, пролегшими от носа к губам и сильно ее старящими. Она опять поселилась у родителей. Спала все на той же раскладушке, но уже не ощущала в ней никаких неудобств. Все в ее жизни так и должно быть. Бал закончился. Роковой час пробил, она опять вернулась туда, откуда ее каким-то волшебством ненадолго переместили в княжеские палаты. Теперь она снова была там, где ей полагалось быть. А поскольку жизнь не сказка, принц никогда к ней не вернется. Она не теряла хрустальных туфелек, и ее совершенно невозможно отыскать.

Похороны Кривицких и Дуси прошли без Кати, она в это время лежала в горячке в инфекционном отделении роддома. Она не видела ни мертвого лица своего мужа, ни его гроба, потому ей трудно было поверить в его смерть. Гораздо легче было верить в то, что Германа никогда не было в ее жизни. Кате не нравилось, что к ним в коммуналку зачастил Виталий Эдуардович. Он каждый раз возвращал ее к действительности. Ей приходилось вставать с оттоманки, на которой она лежала, бессмысленно глядя в потолок, выслушивать подробности о том, как горела квартира. Виталий Эдуардович монотонно бубнил, что они слишком капитально заделали окна к зиме, и потому их нельзя было распахнуть одним махом, а когда кто-то из его семьи разбил окно изнутри квартиры, создалась такая мощная тяга, что этим окном никто не успел воспользоваться, а к выходу путь был отрезан.

Кто-то из Катиной семьи охал и спрашивал, откуда он знает про отрезанный путь к выходу, и знаменитый на весь город хирург косноязычно докладывал, что от милиции, которая утверждает, будто это не несчастный случай, а преднамеренный поджог. И очень даже похоже на то, что была использована какая-то горючая жидкость вроде керосина, во что он не верит, потому что ни у него самого, ни у его близких никогда не было врагов. Недоброжелатели, конечно, имеются, но чтобы ненавидеть его до такой степени и поджечь дом, это увольте...

Катя, которая обычно слушала Кривицкого вполуха, при словах «поджог» и «керосин» вдруг встрепенулась. Ее сознание начало медленно выплывать из серой, мутной трясины, все предметы в квартире сделались вдруг небывало яркими и выпуклыми. Коричневый полированный шкаф чересчур выступил из ниши в стене, куда когда-то был не без труда запихнут Катиным отцом и двумя соседями. Книжная полка нависла прямо над головой, а кисти скатерти, которой был застелен круглый стол, почему-то сами собой зашевелились. Звуков тоже стало гораздо больше. К глухому голосу Кривицкого добавились отвратительный скрип старого стула, Людмилкино сочувственное сопение, отцовское покряхтывание. Сквозь открытую форточку в комнату с улицы доносились неуместные смех и визг детей, катающихся во дворе с горки. Сам Виталий Эдуардович показался Кате до боли похожим на своих сыновей. Такими они стали бы в его возрасте. У свекра были Герины глаза, но в лучиках сухих морщинок, Герины жесты, только чуть более плавные и закругленные. Он точно так же, как Катин муж, потирал подбородок и передергивал плечами. Он был очень похож на того, кого погубила Славочка.

Катя отчетливо вспомнила змеиный шепот этой сумасшедшей: «Он все равно тебе не достанется...» – и мерное поскрипывание удаляющейся коляски. Похоже, Славочка предпочла смерть разлуке с Германом, тем более что по ее задумке и он должен был отправиться на тот свет вслед за ней, а потому точно никогда не принадлежать Кате. Возможно, она специально сделала это в ее отсутствие. Ей хотелось, чтобы Катя осталась жить и мучиться до конца своих дней. Судьба матери с Дусей Славочку не волновала вообще. А керосин... Его в доме было полно. Дуся иногда топила печь, почти точь-в-точь такую же, как та, которая занимала треть их коммунальной кухни, но чаще готовила еду на двух керосинках. Запасы керосина хранила в кладовке прямо у дверей, в нескольких небольших канистрах. Конечно, Славочке пришлось сильно напрягаться, чтобы, не сходя с коляски, поднимать канистры с полу, но чего не сделаешь, когда уже и так решилась на последнее!

Катя представила, как ночью, когда все уснули, Славочка выехала из своей комнаты в коридор, открыла кладовку и, сильно перегнувшись через колесо коляски, слабыми руками с трудом подняла канистру, отвинтила крышку и принялась разбрызгивать резко пахнущую жидкость по коридору. Возможно, особенно много керосина она плеснула именно на входную дверь, облила подход к окнам на кухне. В комнаты матери, Дуси и Германа Славочка, видимо, плеснула прямо из коридора, а может быть, заехала внутрь. Возможно, кто-то проснулся от удушающего керосинового смрада или скрипа коляски, но сумасшедшая к тому времени уже могла поджечь коридор с кухней, и ей хватило минуты, чтобы чиркнуть спичкой еще раз и превратить себя в пылающий факел, от которого огонь по керосиновым дорожкам побежал к остальным.