Галина Артемьева - Колодезь с черной водой Страница 41

Он, конечно, сразу понял, что вот: пришла любовь. И немедленно сказал об этом Лерочке, которая тоже, не таясь, призналась ему в любви. Он почувствовал себя не просто мужчиной – суперменом! Он мечтал о женщине, мечтал о близости, но не представлял, что все у него получится так красиво, так сногсшибательно! Он был горд, окрылен, совершенно счастлив. На все ему стало наплевать: он знал, что отныне жизнь повернулась к нему своей светлой стороной, поэтому бояться нечего. Он не сомневался, что поступит, что они поженятся, что он станет подрабатывать (как, пока не знал, но как, это вопрос десятый), он мечтал жить, чтобы Лерочке делать приятное – во всех отношениях.

Выпускные сдал и не заметил. Со вступительными не заморачивался, уверенный в своем везении безгранично. Главное было: встретиться с Лерочкой и предаться головокружительным ласкам. Она жила на съемной квартире, но уже надеялась, что через год сможет купить себе однушку недалеко от центра. Иван бы с удовольствием к ней переселился, но родные бы его не поняли. Они вообще решили пока никому ничего не говорить: вот поступит он, все успокоятся, тогда они и объявят.

Он рассказал дома об их любви, не спрашивая разрешения у Лерочки, в тот день, когда увидел свою фамилию в списке поступивших! Все! Он сделал все, что мог. Он – настоящий мужик. И вправе устраивать свое личное счастье, ни от кого не таясь.

Да! Родным его в тот день было весело! Две новости: хорошая и очень хорошая сработали как бомба.

– Я поступил! Мы с Лерой любим друг друга и осенью поженимся!

Опа! И радуйтесь, родные!

Повеселились на славу! Вопросы типа «когда это вы успели?» и «на что ты собираешься содержать семью?» отметались Иваном с ходу, как глупые и злопыхательские. Он был уверен в себе. И надо сказать, родные довольно быстро успокоились. В конце концов – парень поступил. Ну, будет подрабатывать. Девушка – вполне ничего себе. Разница в возрасте? Ну, бывает. Ничего. Пусть. Прадедка сказал:

– Каждый сам свою кашу заваривает. Сам и расхлебает. Жизнь за него не проживем.

Казалось бы – иди по зеленой улице к своему бесконечному счастью.

Но получилось совершенно неожиданное: через несколько дней после обнародования Иваном вести о его невероятной любви Лера объявила, что беременна.

Иван в своем ликовании вознесся до небес. Когда везет, везет во всем и сразу! Он станет отцом! Ну ведь супер! К тому же теперь они могли расписаться немедленно. Справку предъявят – и вот он, штампик в паспорте!

Вот тут и начались неожиданности. Лера почему-то наотрез отказалась выходить замуж! Она собиралась рожать ребенка – да! Но! Хватит с нее подлецов, сидящих на ее шее. Из-за одного из таких недочеловеков у нее в прошлый раз выкидыш случился на позднем сроке. Думала, не забеременеет больше. Нет уж. Трахи – трахами, а табачок врозь. Так она сказала ошеломленному метаморфозой, произошедшей с его любимой, Ивану. Он, конечно, слышал краем уха, что беременные женщины капризничают, плачут ни с того ни с сего, взрываются и заводятся с полоборота. Но одно дело слышать. Другое – спокойно воспринимать весь поток оскорблений, изливавшихся на его голову. Лучше не вспоминать, как это было. От этих ее ядовитых слов каждый бы перестал чувствовать себя не только мужчиной, просто достойным жизни существом.

Через месяц ада Иван стал взрываться в ответ. Видимо, Лере только этого и было надо. Она начинала вопить на него с пеной у рта и с такой ненавистью, что непривычный к таким женским состояниям Иван холодел от ужаса.

– Пошел вон из моей жизни! Вон пошел, таракан запечный!!! Ребенка не увидишь, мразь, подонок!!! – безостановочно выкрикивала Лера все новые и новые эпитеты и обещания.

А ведь совсем недавно произносила она слова любви! Такие слова, с такой неописуемой нежностью! Как же так? Как могло все так измениться?

– Она ребенка хотела, – вздыхала мама. – У нее личная жизнь всегда наперекосяк была. Я сочувствовала. Жалко ее было. Сейчас-то вижу, как оно на самом деле… Не мужчины ее виноваты. Проблема в ней. Она с мужчинами не может. А ребенка хочет. Вот и выбрала тебя. Ты же молодой, глупый.

Иван все не хотел верить, все пытался как-то договориться. Не получалось. Уже начался сентябрь, первый его студенческий сентябрь. Но свет померк. Он думал о ребенке, которого Лера никогда ему не покажет. Он чувствовал себя ограбленным, обманутым, растоптанным.

Мать пыталась поговорить со своей подругой. Она надеялась, что сердце девушки смягчится, ведь когда-то, казалось, они так хорошо друг друга понимали!

– Оставьте меня в покое! – завизжала Лера при первых же словах о том, что у ребенка должен быть отец. – Отвяжитесь от меня! Пошли вон из моей жизни!

В какой-то момент Иван понял: это все. Он больше не мог ее видеть. Не мог умолять о милосердии. Не мог больше слушать оскорбления, щедро изливающиеся из нее, как блевотина. Ему хотелось уйти из жизни насовсем. Во всяком случае – мысли такие поселились и сверлили мозг неотступно. Однажды он поднялся на одиннадцатый этаж их дома, открыл окно на лестнице и встал на подоконник. Один шаг – и конец мучениям. Но какой-то голос внутри него произнес:

– А не слишком ей жирно будет?

И Иван согласился с голосом. Врагам радость доставлять – последнее дело. А Лера, судя по всему, была его главным врагом. Поэтому – не дождется. Но и оставаться в одном с ней городе он не мог. Задыхался. Вот тогда-то он и выбрал армию. Там, в случае чего, и погибать не обидно. По крайней мере – «при исполнении служебного долга». Честная солдатская смерть, а не позор самоубийства.

Так он и оказался в армии. В глубине души его все еще теплилась надежда, что Лера, родив, станет той, прежней – нежной и любящей. Но получилось все совсем наоборот. Родив сына, Лера объявила себя брошенной матерью-одиночкой. Она принялась выступать во всевозможных ток-шоу с рассказами об участи оставленных в трудном положении женщин. На гребне сочувствия к ней, бедняжке, Лере удалось переквалифицироваться из архитектора в модного и востребованного дизайнера интерьеров. Видно, помогла ей самореклама. Но это – пусть. Непонятно было другое: почему она, отказав ему в признании отцовства, всюду называла его имя, выставляя подлецом? Знала, что он не сможет ей ответить? Или мечтала затеять какую-то публичную склоку?

Ивана долго терзала мысль, что где-то растет его сын. В этом ребенке течет его кровь и кровь всех его предков. Этот ребенок мог бы еще успеть повидаться с прапрадедкой и послушать его байки. Но… не успел, не послушал. Не благословил его прадедка на долгую и честную жизнь. И Иван не держал сына-младенца на руках, не отдавал ему свою силу и любовь. Эти мучительные мысли и не давали покоя. Он считал годы: вот сын его научился ходить, говорить. Сейчас, наверное, в школу уже пошел. Что она говорит ребенку о его отце? Те же гадости, что орала в лицо ему, Ивану? Или еще что-то придумала?