Татьяна Дубровина - Высший пилотаж Страница 41

Иоанн ничего не сказал в ответ на ее жест, только молча посмотрел на Машу — пристально, внимательно. Он уже, кажется, стал привыкать к тому, что она постоянно говорит: «Это слишком дорого… Не траться… Сама расплачусь…»

Забрал горку бутербродов и пирожных, быстро проглотил несколько штук — тех, что попроще, а потом вдруг схватился за живот:

— Ой-ей-ей, больше не могу. Пожадничал.

Наблюдал, как она, опустив взгляд, сглотнула слюну. Сказал со вздохом:

— Жалко оставлять. Ну, пересиль себя, помоги!

Хотел добавить: «Оплачено», но побоялся ненароком обидеть Машу, вроде как предлагая ей объедки. А может, то, что все равно уже оплачено, наоборот, успокоило бы ее?

Есть поговорка: сытый голодного не разумеет. Так вот, сейчас происходило обратное: сытый пытался понять психологию голодного. Вернее, голодной.

Он исподтишка наблюдал, как Маша изо всех сил старается есть помедленнее, откусывая от бутерброда с осетриной крошечные кусочки и долго, тщательно их пережевывая. Тем не менее на лице ее было написано такое детское, неподдельное удовольствие от деликатеса, что это окупило все их страдания от дурного спектакля.

Прежде чем взять с тарелки что-то еще, она застенчиво и немного недоверчиво поднимала на него глаза и спрашивала чуть-чуть виновато:

— Ты точно больше не хочешь?

— Даже смотреть на еду противно! — со всем пылом отвечал Иоанн.

— Очень свежее. — Маша, казалось, считала своим долгом все же его уговорить.

Естественно, он отказывался. И она вновь принималась уплетать, теперь уже смелее. Хорошо, что антракт оказался долгим, и, когда прозвучал звонок, посуда была пуста.

…Во втором акте на сцену выскочил дородный босой мужик в женском парике и подоткнутой юбке. Маша содрогнулась: из-под подола торчала мускулистая волосатая нога, которая напомнила ей что-то жуткое… но что именно — она тогда так и не смогла понять.

Мужик принялся кататься по сцене, почти акробатически приземляясь то на живот, то на лопатки. При этом он что-то утробно выкрикивал и в промежутках между репликами истерически хохотал.

Девушка покосилась на том Шекспира, лежавший у Иоанна на коленях. Соколов перехватил ее взгляд, и они синхронно пожали плечами: в «шпаргалку» заглядывать бесполезно, ведь непонятно, из какого акта трагедии взят сей омерзительный персонаж.

Они одновременно приложили к уху наушники с синхронным переводом и с изумлением поняли: да ведь эта образина играет… кормилицу!

Переводчик монотонно и равнодушно читал текст:

В тот день она себе разбила лобик,А муж мой (упокой его Господь —Вот весельчак-то был!) малютку поднял.Что, говорит, упала ты на лобик?А подрастешь — на спинку будешь падать.Не правда ли, малюточка? И что же!Клянусь Мадонной, сразу пересталаПлутовка плакать и сказала: «Да».Как долго шутка помнится, ей-богу, —Хоть проживи сто лет, а не забыть:«Не правда ли, малюточка?» А крошкаУтешилась и отвечает: «Да».

Видимо, это была режиссерская находка: персонаж, похоже, изображал и кормилицу, и ее мужа-весельчака одновременно. Возможно, особо изощренные ценители сценического искусства могли бы усмотреть тут какой-нибудь очень тонкий фрейдистский подтекст. Но нормальные зрители — вряд ли. А мужик все задирал и задирал свои чудовищные ноги, призывно раздвигая колени и демонстрируя публике немытые босые подошвы…

Когда он наконец удалился, крутанув напоследок задом, и Мария, и Иона вздохнули с облегчением.

Зато кое-где в зрительном зале раздались аплодисменты. Неясно было: приветствует ли публика режиссерскую находку или окончание сцены?

Но вот началось решительное объяснение Ромео и Джульетты. То, что сынок не может войти в дом, а разговаривает с мамашей из сада, вызывало некоторое недоумение.

«Не иначе как завалил сессию в институте и его выгнали, как Сашеньку, — со смешком подумала Мария. — А может, просто замок у них сломался и входную дверь заклинило. Ему повезло, что на улице не зима. А впрочем, в Вероне морозов, наверное, не бывает…»

В довершение абсурда Джульетта вышла на балкон с большим красным надувным мячом. Перебрасываясь репликами, герои одновременно кидали друг дружке и этот спортивный снаряд.

Ромео, чмокнув мяч в румяный бок, торговался:

— Ужель, не уплатив, меня покинешь?

Следовал меткий бросок вверх.

Джульетта вопрошала:

— Какой же платы хочешь ты сегодня?

Бросок вниз. Сынок, возвращая мяч, прикидывал, как бы не продешевить:

— Любовной клятвы на мою взамен!

Джульетта не давала себя облапошить:

— Ее дала я раньше, чем просил ты. Но хорошо б ее обратно взять!

Ромео, завладев мячом, не желал вновь расставаться с имуществом:

— Обратно взять! Зачем, любовь моя?

Мамаша, как опытный бухгалтер, объясняла условия сделки:

— Чтоб искренне опять отдать тебе.

Это успокоило Ромео, и он опять прицелился для очередного броска.

Тут из-за сцены раздался утробный голос кормилицы (или, вернее, кормильца):

— Синьора! Где же вы, синьора!

Видимо, акустика в зале была не совсем привычной для труппы «Сандвича». Зов прозвучал слишком громко. Ромео кинул мяч, как баскетболист, но… промахнулся.

Или по сцене прокатился сквозняк, нарушив траекторию легкого надувного снаряда?

Короче, красный шар полетел куда-то вбок, Джульетта потянулась за ним, неосторожно опершись на перила балкона. Декорации не были на это рассчитаны, перила пошатнулись, Джульетта вскрикнула, теряя равновесие, и выкрикнула по-английски нечто непристойное, явно не из Шекспира…

Она падала…

Дальнейшее Маша видела замедленно.

…На балконе показалась страшная волосатая нога… Это кормилица?.. Или загадочное зловещее существо, явившееся однажды в Машенькином детстве, чтобы украсть маму и разрушить их семью?..

…Нога наступила на край подола Джульетты, уже зависшей в воздухе, и на миг приостановила ее падение…

…Швы сценического костюма оказались такими же непрочными, как крепления декораций, сборчатая юбка осталась придавленной босой мозолистой ступней…

…Конечно, из первого ряда партера, снизу, нельзя было разглядеть деталей, однако Маше отчетливо привиделось: на ногте большого пальца страшной ноги чернеет синяк…

…А Джульетта неглиже летела вниз…

…На сцену «Современника»?..

…Нет, на мостовую, с высоты восьмого этажа…

Старая Джульетта… старая девушка… старая дева… Падала не английская актриса по имени Патрис Кей, а сама Мария Колосова…