Мария Воронова - Клиника любви Страница 41

…Что ж, счастье пришло слишком внезапно и покинуло его слишком быстро, чтобы он успел к нему привыкнуть.

«Но то, что было, останется со мной».

…Ему вспомнилась Тонина начальница, живая легенда Североморска Элеонора Сергеевна. Бабка прошла и Первую, и Вторую мировые, курила как паровоз, ругалась матом и при этом носила крахмальные кофточки с детсадовскими жабо. Когда жена умерла, Элеонора навестила его, почти свихнувшегося от горя, молча выпила с ним бутылку водки, а уходя, сказала: «Я тебя утешать не буду. Я даже не знаю, станет ли тебе легче со временем. Но умные люди в свое время научили меня: как бы ни было тяжело, утром нужно обязательно убрать постель и выйти на улицу. Попробуй, вдруг хоть чуть-чуть поможет».

Он убрал постель, принял душ, побрился, оделся и вышел на улицу.

Кафетерий находился рядом с домом, он был здесь завсегдатаем. Пластиковые столы, незатейливая стойка и пожилая барменша в белом халате напоминали ему забегаловки юности.

Он вежливо кивнул барменше, которая, радостно тряхнув антикварным перманентом, стала варить ему кофе. Это был ритуал: она почти каждое утро готовила кофе специально для него — что-то размешивала, потом долго колдовала над кофеваркой. Выходила кошмарная бурда, но Анатолий Васильевич покорно пил ее, стесняясь сказать, чтобы барменша приготовила ему лучше чаю.

На третьем глотке он придал лицу умоляющее выражение, а глядевшая на него барменша укоризненно покачала головой. Тогда он закатил глаза и страдальчески прижал руки к груди. Барменша нарочито тяжело вздохнула и достала для него пепельницу.

Это тоже был ритуал. В кафетерии не курили, но по утрам народу практически не бывало, и для постоянного клиента делалось исключение.

Закурив, Анатолий Васильевич уставился в окно. Через дорогу была почта. Странно, раньше он никогда не замечал ее. Он вообще был убежден, что с появлением мобильников и Интернета обычная почта захирела и скончалась естественной смертью. Но нет, дверь, выкрашенная в знакомый синий цвет, периодически распахивалась, и в нее заходили люди.

Интересно, пахнет ли на этой почте сургучом?

Нужно написать Наташе письмо.

Например: «Наташа, любимая моя девочка! Не тревожься о том, что произошло между нами, и не вини себя ни в чем. Если бы ты знала, как сильно я тебя люблю, то поняла бы, что эта ночь имеет очень мало значения».

Он жадно затянулся, вспоминая те немногие моменты «малозначительной» ночи, которые мог вспоминать без острой боли в сердце, и продолжал мысленно сочинять письмо.

«Я полюбил тебя, когда ты на даче утром жарила мне яичницу… — Нет, не так! — Не знаю, когда я тебя полюбил, но видеть тебя мне так же необходимо, как дышать. Видеть тебя и быть тебе полезным — на большее я никогда не рассчитывал, да мне и не нужно было. Просто в то утро я понял, что люблю тебя не так, как отец любит дочь. Ну и что? Я все равно был счастлив и сейчас тоже счастлив. Мне будет очень тяжело, если ты решишь, что теперь наши отношения должны измениться.

Все произошло так внезапно! Я не смог удержаться, воспользовался твоим состоянием… Но знай, я твой навеки, и самым большим счастьем для меня будет, если ты согласишься сохранить все, как было раньше! Поверь, то, что между нами произошло, никак не изменило моих чувств!»

«Нет, не пойдет!» Елошевич заказал вторую чашку кофе, чего не делал никогда. «Наташа не согласится, чтобы было, как раньше, если узнает, что я люблю ее. Она перестанет со мной встречаться, Петьке тоже не разрешит… А ведь ей сейчас очень будет нужна моя помощь. Если, конечно, этот индюк к ней не вернется. Черт, как это я не сдержался! Взял и все испортил. Такая у меня была светлая стариковская любовь, а я… Или пойти к ней? Признаться по-человечески, предложить руку и сердце? Вдруг?..»

Он засмеялся так, что барменша, которая вышла из-за стойки, чтобы подать ему кофе, отшатнулась и посмотрела оценивающе: все ли в порядке с постоянным клиентом?

«Тут возможны варианты. Самый простой — меня посылают подальше и отказывают от дома. Вариант второй: мне тактично объясняют, что это была ошибка, связанная с невменяемым состоянием, предлагают остаться друзьями, но больше не звонят и ни о чем не просят.

И наконец, Наташа может согласиться. Из жалости ко мне, из любви к Петьке, на которого, как она считает, я хорошо влияю. И будет жить с нелюбимым, к тому же немолодым и небогатым человеком. Вот это уже будет с моей стороны подлость. Подло было уже то, что я воспользовался ее слабостью и провел с ней ночь, но воспользоваться слабостью и провести с ней жизнь — это чересчур!..»

«А вдруг она меня любит?» — пришла в голову совсем невозможная мысль, и он еле удержался, чтобы не покрутить пальцем у собственного виска. Тогда бы Наташа не сбежала!

…На почте пахло сургучом, и почтальонши были в синих сатиновых халатах, как во времена его молодости. На прилавке стояла крутящаяся стойка с бланками поздравительных телеграмм — Елошевич повернул ее, выбирая самый красивый.

«Уже забыл», — написал он текст телеграммы и подал в окошко.

Когда Саня узнала, что Миллер бросил Наташу, она сразу подумала, что он сделал это из-за Вероники Смысловской. «Старая любовь не ржавеет», «от ненависти до любви один шаг» — все эти банальности приходили ей в голову, когда она, уложив Петьку, смотрела в телевизор, не осознавая, что происходит на экране.

«Вот сучка, — думала Саня злобно, — явилась ни раньше ни позже, а прямо накануне свадьбы! Где она, интересно, раньше болталась, и вообще, не она ли виновата в том, что Миллер стал замороженным эсэсовцем? Наверное, все нервы мужику измотала, кровь выпила и бросила его ради своего старикашки. А теперь заявилась: здрасте, вот и я, прошу любить и жаловать!

Стоп, Саня, а тебе это ничего не напоминает? Не помнишь ли ты, случайно, такого Ванечку Семенова, который каждый вечер встречал тебя из института и писал за тебя дурацкие рефераты по общественным наукам? Ты тоже послала его подальше, решив почему-то, что достойна большего, хотя у тебя не было для этого ни малейших оснований. А сейчас тебе вдруг захотелось его отыскать и свалиться ему на голову со своей любовью, опоздавшей Бог знает на сколько лет! И после этого ты будешь осуждать Смысловскую?! И вообще: не лезь, без тебя разберутся».

С этими мыслями она выключила телевизор, поставила будильник и легла спать.

Но разбудил ее не будильник, а Наташа.

— Ты что, не доверяешь мне отвести сына в школу? — Зевая, Саня вышла в прихожую и смотрела, как подозрительно спокойная Наташа снимает куртку и сапоги. — Спала бы себе…

— Не хочу, чтобы Петька знал, что мать не ночует дома. Ты еще чайник не включала? Холодная вода есть кипяченая?