Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012) Страница 42

Улыбаясь, она доела картошку, по студенческой привычке вытерла сковородку кусочком хлеба, и вдруг задумалась. Сковородка была большой, глубокой и красной. И абсолютно незнакомой.

– Лёк. – Спросила она, начиная догадываться, – а где ты взяла эту сковороду? Это же не наша.

– На кухне, – пожала плечами Лёка, – знаешь, один из слухов, которые ходят по общаге, абсолютная правда. Я очень люблю жареную картошку, но совершенно не умею её готовить.

Несколько мгновений Женька молча смотрела на Лёку, чувствуя, как поднимаются от живота к горлу веселые смешинки, прорываясь наружу и цепляясь за чертиков в голубых глазах.

– Ладно, чудовище, – сказала она, отсмеявшись, – пойдем долг возвращать. Доставай мешок из-под кровати.

Так они подружились. Потом, несколько месяцев спустя, Женя узнала, что в этот день Лека оказалась в комнате неслучайно, но тогда, в мае, она была полна свежих и незнакомых ранее чувств, в которых влюбленность в Виталика смешивалась с нежностью к Леке – такой родной и близкой, и очень хорошей.

– Ты плачешь, котенок?

Женя дернулась от звука Марининого голоса, открыла глаза и с удивлением обнаружила, что по щеке и правда скатилось несколько слезинок.

– Это все кондиционер. Продувает.

Не глядя на Марину, она достала из сумки шорты, и отправилась в ванную. Ей вдруг захотелось не прерывать, не останавливать воспоминания, а наоборот погрузиться в них с головой, чтобы еще один разочек почувствовать себя той Женькой – юной, летящей, с открытым сердечком и широкой душой.

Ведь – вот как странно – тогда тоже бывало больно! Куском мармелада с зефиром жизнь не была никогда, и плакать приходилось, и стонать в подушку, а не спать ночами от тоски. Но всегда приходило утро, и солнышко светило в правый глаз, и становилось снова хорошо и тепло, и люди опять виделись чудесными и родными.

А время было тогда смутное, тяжелое было время. Самое начало девяностых – с прорвавшимся в стану призраком капитализма, с отчуждением всего старого и хлынувшим потоком нового, с которым никто, совершенно никто, не умел обращаться.

Конечно, они тогда радовались – ведь наступили новые времена! Вечерами у четвертого общежития собиралась целая компания таких радующихся – в косухах, джинсах и с гитарами они пели песни Аквариума и ругали опостылевший «совок». Конечно, Лека была среди них, а вместе с ней и Женя – приходили каждый вечер, усаживались на лавочку, пили портвейн из железных кружек, курили шикарные сигареты с фильтром или – чаще – «Приму», и чувствовали, что весь мир здесь – под их ногами, на горячем асфальте под подошвами новых кроссовок «Адидас».

Виталик с ними не ходил – для него вся эта неформальная братия была чуждой и странной, его компанией были толкинисты и прочие ролевики. Но Женьку отпускал спокойно – знал, пока она с Лекой, никто ее не тронет и не обидит.

Иногда, когда Виталик был на парах, а идти в четверку было рано или просто не хотелось, Лёка уводила Женьку гулять. В такие вечера они стороной обходили октябрьскую площадь, чтобы не нарваться на знакомых и не зависнуть случайно с пивом на лавочке, выходили на Греческую и брели вдоль деревьев с вишнями и абрикосами к каменке.

– Наперегонки? – предлагала Лёка, и через секунду редкие прохожие с удивлением шарахались от двух молний, летящих вниз по ступенькам.

– Берегись! – вопила Женька, перепрыгивая сразу через две и рискуя споткнуться и пересчитать их собственными косточками.

– Дорогу!

Внизу первой всегда оказывалась Лёка. Достигнув финиша, она оборачивалась, ловила несущуюся Женю, и они долго хохотали, пытаясь отдышаться.

– В следующий раз будем бегать на спор, – заявила Лёка после одной из таких пробежек, – а то так нечестно – я всякий раз выигрываю, но мне за это ничего не достается.

– Ах ты, корысть! – Возмутилась Женька. Они уже отдышались, и шли рядом вдоль линии залива, к порту. – Если будешь во всем искать выгоду – превратишься в бездушного капиталиста.

– Ты что, мелкая? Я полностью верна делу и принципам коммунистической партии Советского Союза.

Впервые за всё время дружбы Женька уловила такие нотки в Лёкином тоне – в нем прозвучало… что? Грусть? Нет. Это не было грустью, скорее даже радостью. Тоска? Тоже нет. Не может тосковать человек, так улыбающийся, так потряхивающий короткими прядками волос, так бодро и весело идущий рядом. Боль? Тоже нет. Так не болеют.

– Чудовище, – Женя внезапно остановилась. Лёка по инерции сделала несколько шагов, потом резко обернулась и вопросительно уставилась на Женьку. А та смотрела в знакомые синие глаза, не в силах поверить осенившей её догадке, – ты что… сомневаешься?

По тому, как вздрогнула Лёка, как на секунду спрятала взгляд, стало сразу понятно: сомневается. И не первый день сомневается, и, скорее всего, не первую неделю – только скрывала, возможно, даже от самой себя скрывала, не в силах поверить в страшную догадку.

– Мелкая, идем, – попыталась перевести тему. Глупенькая. Женька быстро ухватила её за руку, пытливо заглянула в глаза, и заулыбалась успокаивающе.

Лёка снова вздрогнула, но на этот раз дрожь прошла по всему её телу, остановившись в кончиках пальцев. Испугалась?

– Просто лучше не становится, – быстро-быстро заговорила она, вырывая руку и засовывая ладони в карманы джинсов, – понимаешь? Теть Катю мою помнишь, соседку? Она уехала в Болгарию за какими-то колготками и чулками. А дядя Толик этими колготками на рынке торгует. Отец сидит еще на своем красном котельнике, но зарплату уже третий месяц не получает. А из его друзей кто в Турцию за дубленками ездит, кто в Грецию за шубами. Все торгуют, все бегают, только и мыслей – как бы долларов побольше заработать. Помешались все на долларах.

– Зато Турция, Лёк! – Женька аж зажмурилась, представив себе далекую заграницу. – У людей появилась возможность ездить!

– У людей появилась возможность сдохнуть, – выпалила Лёка со злостью. На её высоком лбу выступили капельки пота, – либо от работы, либо от голода. Понимаешь, мелкая, всё это как-то неправильно. Ну да, у меня теперь есть возможность поехать за границу, купить себе легальные джинсы и завести дачу не шесть соток, а хоть сто. Ну и что? Где, интересно, я возьму на это деньги?

– Заработаешь. Вот выучишься, пойдешь работать, и заработаешь. Я не говорю, что всё вокруг легко и просто, Леночка. Но мы получили то, чего хотели – свободу. Свободу делать, свободу думать, свободу говорить. Тебе ли не знать, как это важно!

Женька говорила восхищенно, восторженно. Почему-то в этот момент она напоминала юную пионерку, торжественно рассказывающую о борьбе за дело Ленина, к которой, как водится, все всегда готовы. Вот только текст был иным, слова другими, а в остальном – полное сходство.