Вера Кауи - Неотразимая Страница 42

Ньевес привязала лошадь к веранде, оставив ее щипать пробивающуюся сквозь песок траву, затем, взяв из условленного места ключ, открыла дверь коттеджа на пляже и проскользнула внутрь, а дверь закрылась за ней.

Здесь все было чисто и убрано. Это она поддерживала здесь порядок. Больше никто сюда не ходил. Дэв приезжал, только когда Ричарда не было на острове, так повелось после того скандала… Ньевес вздохнула.

Затем пошла на кухню, положила принесенные с собой цветы. Взяла из гостиной вазы, большие сине-белые дельфтские вазы, выбросила старые и поставила новые цветы — пламенеющие розы, букеты гибискуса, бугенвилеи и олеандра, — поставила одну на каминную полку, сбоку от картины Дейвида, изображавшей яхту Дэва, «Пинту», другую на столик рядом с диваном, третью — на письменный стол Дэва у окна.

Затем она достала пылесос и жидкость для протирки мебели из кладовки и убрала и протерла все: большой старый стол, на котором была портативная пишущая машинка, стопка линованной желтой бумаги и старая керамическая кружка с отбитой ручкой, где стояли остро отточенные карандаши, затем якобитские кресла с высокими спинками, которые дала ему Хелен, потом оконные переплеты за тонкими прозрачными занавесками и большой стол у стены. Когда все было сделано, Ньевес сварила себе чашку кофе и вернулась с нею в гостиную, свернулась в уголке старого дивана в кретоновом чехле, страстно желая, чтобы Дав очутился здесь, на обычном своем месте, в противоположном углу дивана.

О, Дэв, Дэв… если бы ты только был тут! Мы бы могли поплавать под парусом… Она всмотрелась в изображение «Пинты», плывущей по морю с развевающимися белыми и синими парусами, ярко-алым корпусом и сияющей медью.

О, если бы ты только был тут… Ты бы не позволил ей командовать тобой. Она не посмеет… Никто не посмеет. О, Дэв… Все так ужасно… все поломалось. Она как болезнь, поразившая всех нас… она отравляет воздух, которым мы дышим. Никогда не знаешь, где она попадется тебе навстречу. Я обнаружила ее вчера около часовни в саду… это мое место, куда я всегда хожу, а она сидела там с книжкой… она ничего не делает, только читает… и когда я шла по ступенькам, она подняла голову и посмотрела на меня… я повернулась и ушла… но мне хотелось убежать!

Она причиняет мне боль, Дэв… мне все сейчас причиняет боль… я не хочу оставаться здесь, но и не хочу возвращаться в школу, хотя тетя Хелен говорит, что это нужно… я боюсь уезжать, когда она остается здесь… и я не выношу, когда папа бродит вокруг нее, а она даже не замечает, что он здесь! Она холодная, Дэв, жесткая и враждебная… бессердечная. Как она может быть дедушкиной дочерью? Он был такой живой, такой теплый… а она холодная, мертвая… О, Дэв, как он мог со мной так поступить? Я думала, что он любит меня…

Я верила, что он любит меня.

Если бы ты был здесь, я могла бы поговорить с тобой, рассказать тебе, а здесь поговорить не с кем. Тетя Хелен хуже, чем когда бывает отрешенной и далекой от всего. Касс проводит время с нею. Марджери только и думает, что о своей внешности, а Дану я не доверяю… только Харри добрый… но не как ты, Дэв, никто не понимает меня так, как ты… О, если бы я только могла рассказать тебе…

Вдруг она выпрямилась.

— Почему бы и нет? — взволнованно произнесла она вслух. — Мне надо поговорить с кем-нибудь, или я умру. Если он не может приехать ко мне, я поеду к нему — как я не раньше не додумалась? — И она быстро пролезла по дивану к столику, на котором стоял телефон. Не трать времени. Сделай это, и сделай сразу же.

Элизабет Шеридан на минуту остановилась, поправляя солнечные очки, прежде чем шагнуть из прохлады кондиционированного воздуха в раскаленный полдень.

Стены дома, казалось, источали жар. Но как только Элизабет приблизилась к террасе, повеял легкий бриз.

Она положила ладони на нагретые солнцем каменные перила и тут же отдернула их. Она двинулась обратно, но остановилась, засмотревшись.

Дом был воздвигнут на созданном человеческими руками плато на уровне самой высокой точки острова.

Холм высотою в полтораста футов превратился в ряд сменяющих друг друга прекрасных садов, которым давали прохладу фонтаны, где красовались статуи и сверкали садовые и дикие цветы, растущие на острове.

Здесь росли алые гибискусы, бугенвилея, золотистая алламанда, кроваво-красная пуансеттия, сливочно-белые и нежно-розовые франгипани, небесно-голубая жакаранда, коралловые и пламенно-оранжевые вьющиеся растения. Хелен создала и английский сельский сад, полный роз, с ухоженными цветочными бордюрами, и типичный итальянский сад с прямоугольными бассейнами и фонтанами, и японский сад с миниатюрными кустарниками и деревьями, и огромный ухоженный газон с мраморным храмом, выстроенным в греческом стиле, в центре.

С верхней террасы, окружавшей дом со всех сторон, открывалась панорама всего острова, ярко-зеленый ковер растительности, изгибавшийся далеко впереди, на котором то здесь, то там, точно капнувшие с кисти беспечного художника, виднелись яркие пятна: цвета засахаренного миндаля — дома в деревне, которые разместились на холмах поменьше, окружавших гавань, яркие паруса множества рыбачьих лодок в гавани, цвета слоновой кости здания больницы, школы, электростанции и склада. За деревней виднелись фермы, где цвет поля определяла выращиваемая культура: дыни, авокадо, кукуруза и помидоры, еще дальше — сочные пастбища, где паслось стадо чистопородного скота, а где кончались пастбища, сияла глубокая синева расположенного точно в центре острова сапфирового озера, на котором каплями крови алели фламинго. Дальше начинался лес, с темной зеленью сосен и железного дерева, красного дерева и бакаута, который сменялся полем для гольфа, где беспрерывно рассеивали воду дождевальные установки. У подножия холма поле кончалось и начинались сады.

Огибая сады и разделяя их, шла ухоженная, посыпанная гравием дорожка, которая вела от дома к мощеной дороге вдоль острова, по краю поля для гольфа, через лес насквозь, вокруг озера и пастбища, проходя между фермами и скрываясь в деревне.

Кругом было море, синее и зеленое в зависимости от глубины, другие острова зеленели изумрудами на фоне воды. Тяжелый прогретый воздух был насыщен ароматами тропических цветов, вдалеке у горизонта воздух колебался от жары.

Насмотревшись вдоволь, Элизабет медленно пошла по выцветшему розовому мозаичному полу террасы на другой ее конец, откуда открывался вид на белевшую под солнцем взлетную полосу и частную гавань, где, сияя белизною и золотом, красовалась яхта Ричарда Темпеста «Буря» в окружении парусных и гребных лодок и яликов.

Никакого движения не было заметно, только прилив качал лодки, а из ангара на ближнем конце полосы доносились удары молотка по металлу и негромкий стук мотора.