Дмитрий Бушуев - На кого похож Арлекин Страница 42

— Теперь выслушай меня. Ты имеешь власть над моим телом, которое по недоразумению я еще таскаю с собой, но ты меня не проведешь ни хитростью своей обезьяньей, ни теледилдоникой, потому что Кое-кто имеет ключи ада и бездны, и ты это прекрасно знаешь, рогатый эротроник: Я не мальчик-девственник, умиляющийся над райскими лубочными картинками деревенского батюшки: Я получу сполна за свою гордость и дерзость, но я знаю, Чье имя я повторю как спасительный пароль и в огне и в холоде. Дискотеку твою скоро закроют, как бы не был обилен твой улов. Ты знаешь прекрасно, что вожатый, ведущий слепых в гиблое место, сам себя обманывает. Вы умеете только копировать, вы аниматоры, кукольники, художники, но душу бессмертную, которая есть Дух Живой, вам не укрыть ни на дне морском, ни среди звезд. И имя мое из Книги вам не вычеркнуть:

Сексопатолог расхохотался и с фантастической силой, как бы шутя, отбросил меня к стене. Полчища откуда-то появившихся рыжих муравьев заползали в штаны и под рубашку, в уши: Док накинул на свой ястребиный нос позолоченное пенсне и сладко так вымолвил:

— Как от тебя ладаном пахнет, мой хороший: Вон, сними со стены огнетушитель со святой водой, ха-ха-ха! Ты, видно, книжек каких-то старых начитался, а мы здесь книжек не читали и университетов не проходили. Да и мало ли что в книжках напишут — будь проще, и мы найдем общий язык:

Я лежал на полу как самый обыкновенный холодный труп, чувствуя иллюзорность органики своего водянистого тела, которое когда-то боготворил, омывал, подкачивал на тренажерах — все было создано из праха и в прах обратилось: Потом два красивых негра здесь же, на полу, отрезали мне голову и бросили ее в скользкий ящик, где уже лежало несколько других буйных головушек:

Утреннее солнце нашло нас обессиленных на измятых простынях. Мы смешали свой пот. Не люблю утро, потому что оно беспристрастно. «Пакт с дьяволом, кажется, не состоялся,» — подумал я и разбудил Дениса поцелуем. Он захлопал ресницами и долго рассматривал меня спросонья, смешно нахмурив лоб. Я осторожно укусил его за ухо, поцеловал глаза, лоб и яркие детские соски, скользнул языком по животу: Он зажмурился, застонал и поджал под себя коленки. Только сейчас я заметил капли крови на изжеванной простыне. Денис поймал мой удивленный взгляд, покивал головой и как-то простуженно, срывающим голосом, переходящим с тенора на подростковый баритон, сказал: «Ты вчера сделал это так грубо, Андрей, мне было очень больно:» Потом я увидел на полу разорванную футболку и трусы: Так! Началось: «И мальчики кровавые в глазах:» Я стал неистово покрывать поцелуями его вздрагивающее тело и просить прощения. В то утро в целом свете не было человека виновнее меня: Откуда эта медвежья грубость? Как он вынес мои слоновые удары? Кровавые простыни вывешивают с гордостью на заборах, да? Господи, Господи, откуда эти приступы всепоглощающей любви, как бесконечная любовь умещается в тесных рамках твоей сжимающейся вселенной? Мне тесны доспехи тела. Средневековый содомский бес Асмодей напоил меня своим вином, и я бы пил и пил это вино, даже если бы чаша была сделана из черепа отца. О крик Демона длиною в мою жизнь, крик раненого зверя, глаза затравленной лисицы! Зачем, Господи, ты дал мне это жало? Мне больно. Диалектический момент познания Творца, издержки первородного греха? Сомнительный путь. И один на один с Богом так страшно остаться — все хочется, чтобы рядом прыгал еще какой-нибудь бельчонок, которого я люблю. Смешно, да? Но, в то же время, ведь никто не ляжет умирать вместе со мной, даже Денис: Да и кто я ему? Школьный мастер. В моей Британии целый слой гомосексуальной культуры основан на конверсации ученика и учителя, скрепленный традицией школьных порок. Не учительский ли кэн я купил недавно за пять фунтов в секс-шопе лондонского Сохо? Какой изящный и совершенный предмет! Школьная дисциплина. Темные уроки. Светлые коридоры. Мое дикое солнышко, Денис, любовь моя, радость и свет: Глаза зеленые. Ясность и живая вода. Седой майор с серпами и молотами в глазах кричит в мой сон: «Твоя любовь пахнет говном и розами». Бренчат браслеты. Гремят железные засовы.

…Денис фыркает под душем, как маленький тюлень. Странно, он запер дверь. Обиделся? Подогреваю на кухне консервированный суп — физиологический раствор с похмелья, но желудок заранее протестует и приготовился к революции. Зачем я залил вчера столько горючего?

— Я что теперь, твоя жена? — лукаво спрашивает Денис, вертясь перед зеркалом с полотенцем. Я хватаюсь за камеру, но бельчонок вертит головой — стесняется. — Андрей, — продолжает Денис, — ты взаправду меня любишь или тебе нужно только это? — он похлопал себя по заднице и подмигнул мне. (Ведет себя как маленькая проститутка:)

За завтраком я выпил холодную бутылку сухого. Кажется, это был «Рислинг», потому что через десять минут я блевал кислятиной, супом и проглоченной наскоро яичницей. Я блевал с удовольствием, ожидая облегчения — облегчение пришло вместе с усталостью. Я заметил на лице новые морщинки. Возле глаз. Глаза совсем чужие: Опять и опять обнимаю унитаз — все-таки такой изящный предмет! Нет формы совершеннее. Унитаз похож на мальчика. Унитаз похож на меня — сколько бы дерьма в него не смывали, он сверкает белизной! Блюю, блюю, Божия овечка, нажравшаяся дерьма: Блюю как собака, как кошка: Вот опять подкатывает к горлу. Зачем я надел пиджак? Можно ли блевать от любви? Можно, джентльмены, можно.

Денис не хотел мне рассказывать о развязке вчерашнего вечера, в памяти свистела черная дыра. Блэкаут с фейерверком?

— Денис, был ли фейерверк?

Бельчонок пожал плечами и нахмурился.

— Ну что ты такой сердитый? Денис, скажи мне только одно — был ли фейерверк?

— Да, был.

— Да?! — сердце мое оборвалось и висело на ниточке над бездной. Где-то на улице играли похоронный марш. С похмелья все мои фобии превращаются в огромных монстров в татуировках, символизирующих мои грехи: Так, теперь разложим этот сумбур по коробочкам и ящикам. Да-да, Гелка приставала к Денису, пытаясь запустить руку к нему в штаны, смеялась как идиотка. Я помню эти рыжие волосы, собранные в пучок на затылке. Ее пьяная голова болталась на тонкой шее как редиска, я хотел оторвать эту кукольную голову и бросить ее на рождественский снег. А Рафик? Раф обнимал меня, почему-то плакал.

— Мы танцевали, Денис?

— Да, мы танцевали. Точнее, это вы танцевали, а я заперся в ванной.

— ?!

— Я: я боялся Гелки, я умывался, я стирал с лица ее губную помаду. В этих ляпках я был похож на клоуна: Андрей, а знаешь еще чего я делал в ванной? Догадываешься, да?.. Я: ну: мастурбировал! Потому что ты так завел меня, когда наши ноги переплетались под столом: У меня постоянно стоял, и я стеснялся выйти из-за стола, а потом Гелка: