Натали де Рамон - Малышка Мелани Страница 42

— Надин, открой, пожалуйста, вино. — Нестор кивнул в сторону полок, где хранились бутылки. — Или из холодильника возьми, там кроме вина есть открытая бутылка финской водки. Извини, я бы сам, но… — Он беспомощно развел забинтованными руками. — И дай мне сигарету. Я чуть не свихнулся в больнице без курева за эти два дня! Или, знаешь, если нетрудно, лучше трубку.

Я открыла и налила вино, вставила в бокал Нестора соломинку, принесла трубку. Простые действия возвращали к зыбкой действительности, но, набивая трубку, я не удержалась.

— Луи тоже курил трубку. Ты — его любимый писатель. Может быть, он хотел походить на тебя.

— Надин, не надо философствовать, — основательно затянувшись, попросил Нестор. — Выпей вина. А может быть, хочешь есть? Давай закажем пиццу по телефону? Или позвоним в какой-нибудь ресторан? Что-нибудь поприличнее?

— Боже мой, ты вдруг стал как Мелани. — Я залпом осушила стакан. — Она все время беспокоится, не голодна ли я.

— Мелани… — задумчиво произнес Нестор. — Мелани… — И улыбнулся, глядя взглядом туда.

— Мелани так хотела, чтобы у нас с Луи был ребенок. Знаешь, она не спала и слушала, когда прилетит ангел. Она считает, что детей приносит специальный ангел. Ангел любви! Он прилетает, когда влюбленные… А мы ничего не делали, просто лежали, обнявшись… Так и уснули… И это была единственная ночь, когда мы с Луи спали вместе. Я так боялась: как же мы будем спать вместе, когда за дверью Мелани? Но никакого секса было не надо. Оказывается, ничего не надо, когда… Когда счастье полноты! Он был такой нежный… Такой нежный… Господи, зачем же я это рассказываю тебе! — Я почувствовала, как по моему лицу опять текут слезы. Или они все время текли, как у Элис, когда она рассказывала про Луи? — Зачем тебе это знать, Нестор? Я ведь мучаю тебя! Зачем ты меня не остановил?

— «Нежный, как память»… — не сразу произнес он, заставив меня вздрогнуть: название книги стихов Аполлинера!

— Мистика, — шмыгая носом, сказала я. — Как хочешь, но это мистика! Это наказание! За то, что я не назвала роман похоже — «Нежная память», а коммерчески — «Капли отцовской крови», и с Луи это произошло! Я напророчила! Но не капли, а…

— Перестань, Надин. — Нестор потянулся ко мне через стол и забинтованными руками вытер мои слезы. — Пожалуйста!

Мне стало еще хуже: бинты ведь пахли, как бинты Луи…

— Ты ни в чем не виновата, Надин.

— А кто виноват? Элис? Да, Элис считает, что виновата она!

Я вдруг очень отчетливо увидела вчерашнюю Элис: в глупом цветастом платье с трясущимися руками и потоками слез на щеках. И услышала ее голос, тот, чужой, которым она вчера рассказывала мне о Луи.

Рассказ Эллис

Я бежала к свой машине, когда рядом тормознул Луи.

— Привет! Ты куда? — спросил он, распахивая дверцу.

— Салют! А ты чего так рано? — Я подошла, он выбрался наружу и захлопнул дверцу. — Я не жду тебя раньше часа. Управился уже с перевязкой?

— Успеется! — Он махнул рукой. — Пошли, поздороваюсь с ребятами. Прошу, дорогая. — Он подставил мне руку кренделем, он всегда зовет меня «дорогая».

— Иди без меня, — сказала я. — Мне нужно сгонять на один адрес. Соседи позвонили, семейная ссора. Я мигом.

— А почему ты одна? Без Мишеля? — Мишель — это мой напарник на время отсутствия Луи. — Без бронежилета? Ты проверила: у них не зарегистрировано оружие?

— Перестань, — сказала я. — Какое еще оружие? Это в тридцать пятом доме опять скандалит Кики. А Мишель у стоматолога, щеку разнесло до неба. Я, что, одна не утихомирю Кики?

— Кики? — удивился он. — Из тридцать пятого дома? Но ведь ее вроде года два как не было видно.

— Правильно, не было. Где-то шлялась. Только не два года, а считай три. Объявилась две недели назад и тиранит дочку, денег требует.

— Так дочка-то маленькая. — Он показал от земли на метр. — Лет десять. Откуда у нее деньги?

— Ты с неба упал, Луи? Это она ростом маленькая и пришепетывает от нервов. Ей уже тогда было совсем не десять, если сейчас, наверное, восемнадцать-девятнадцать. Да ты же ее знаешь! Она на углу в баре официанткой работает! Моник, такая мелкая, а в одной руке сразу по шесть кружек таскает. А может, и двадцать лет, можно посмотреть по картотеке. Наш Гийом одно время приударял за ней, ну Гийом Крюшо, которого в том году перевели в десятый округ.

— Так это дочь Кики? Надо же! А я и не знал. Конечно, я с ребятами редко хожу в бар. Но она вроде неплохая девчонка?

— Неплохая, — согласилась я. — Вот эта стерва Кики ее и мучает. Как снег на голову! Каждый вечер мордобой и скандал, а соседи теперь у них серьезные, прежние-то с Кики пили, а эти — чуть что нам звонят. Мне за эти две недели по вечерам к ним ездить уже до смерти надоело, так теперь, чувствую, будут по два раза на дню дергать. Мало мне без этой Кики проблем!

— Так посади ее за побои, жалко же Моник.

— Легко сказать «посади»! Думаешь, Моник напишет заявление на мать? Ха! Вся в синяках, а говорит, что с лестницы упала. Любит она свою мать!

— Ладно, дорогая, хватит болтать, поехали, — сказал Луи и шагнул к моей машине. — Я с ней поговорю, с Моник.

— Не придумывай, Луи, — возразила я. — Ты на бюллетене. Мне не нужно неприятностей из-за тебя.

— Ты о чем, Элис? Какие неприятности?

— Такие! — говорю я. — Ты что, не понимаешь, что с твоим ранением ты не вернешься к оперативной работе?

— Понимаю, не дурак, — говорит он. — Я теперь с дырявыми легкими не гожусь даже для архива.

— Будешь преподавать!

— Обязательно, — говорит он и лезет за руль в нашу с ним машину. — Давай, напарник, садись, поехали! Заодно потренируюсь в педагогике.

Я, конечно, еще с ним поспорила, но Луи — ни в какую. Думаю, ладно, хочется ему прокатиться с «сиреной», истосковался ведь по работе в больнице. Да и опасности-то в общем никакой: ну, пьяная, вздорная, драчливая баба. Проспалась после вчерашнего, а у Моник небось сегодня как на грех выходной, вот она ее и метелит — требует денег на опохмелку. Пригрожу ей «пушкой», как обычно, и все дела!

Приезжаем. Поднимаемся на этаж, ор уже на лестнице слышно! Соседка выглядывает. Довольная. Улыбается, кивает, знает меня. Я давлю звонок в квартиру.

— Откройте! Полиция!

— Мы не вызывали! — орет из-за двери Кики. — Проваливайте!

— Соседи жалуются, — говорю я.

— Хотелось бы побеседовать, — говорит Луи.

Кики продолжает орать и гнать нас, но тут слышно еще один голос вроде «ненавижу, пусти!» и возню. Я опять жму звонок.

— Надоело! — вопит Моник, распахивает дверь и несется мимо нас по лестнице вверх. Лицо разбито, волосы растрепаны, и орет: — Надоело! Я так больше жить не могу! Не желаю! Не хочу! Все! Будь ты проклята!