Табита Сузума - Запретное Страница 43

— Можно немного опереться на тебя? — У нее виноватый взгляд. — У меня слегка дрожат ноги.

Я бросаюсь к ней и хватаю за руку, оборачивая ее вокруг своей талии, а своей обхватывая ее за плечи.

— Вот так? Так… нормально?

— Отлично, но тебе не нужно сжимать меня так сильно…

Я слегка ослабляю хватку.

— Так лучше?

— Гораздо.

Мы движемся по дороге, ее тело опирается на мое, такое же легкое и хрупкое, как у птички.

— Эй, ты только погляди, — говорит она, в ее голосе слышится намек на усмешку. — Я на целый день освободила нас от школы, а еще даже нет, — она снимает мою руку со своей талии, чтобы взглянуть на мои часы, — одиннадцати.

Улыбнувшись, она поднимает голову так, что ее глаза встречаются с моими, и позднее утреннее солнце омывает ее бесцветное лицо.

Я судорожно вздыхаю.

— Хитро, — подмечаю я, сглатывая с трудом.

Несколько минут мы идем молча. Мая крепко держится за меня. Время от времени она притормаживает, и я предлагаю ей присесть, но она качает головой.

— Прости меня, — мягко говорит она.

Боже. Нет. У меня в груди начинает дрожать воздух.

— Это была и моя идея, — добавляет она.

Я делаю глубокий вдох и, отворачиваясь, задерживаю дыхание. Если я достаточно сильно прикушу губу и заставлю себя встретиться с взглядами любопытных прохожих, то смогу удерживать себя в руках еще какое-то время, чуть-чуть подольше. Но она может сказать. Я чувствую, как ее беспокойство пронизывает мою кожу, как нежное тепло.

— Лочи?

Перестань. Ничего не говори. Я не могу этого вынести. Пожалуйста, пойми.

Она поворачивается ко мне лицом.

— Не кори себя за это, Лочи. Это не твоя вина, — раздается ее шепот возле моего плеча.

Мая идет на кухню, пока я остаюсь позади, делая вид, что разбираю почту и пытаюсь взять себя в руки. А потом внезапно я вижу ее силуэт в дверном проеме. Она выглядит потрепанной: спутанные волосы, мятая одежда и перевязанное колено. По всей скуле тянется бордовое пятно, через пару дней оно расплывется огромным синяком на всю щеку. “Мая, прости меня”, - мне хочется сказать. — “Я никогда не хотел причинить тебе боль”.

— Не сделаешь мне чашечку кофе? — спрашивает она, неуверенно улыбаясь.

— Конечно… — Невидящим взглядом я смотрю на конверты в руках. — К-конечно…

На этот раз она, как следует, улыбается мне.

— Думаю, я могла бы свернуться калачиком на диване, глядя какую-нибудь дневную передачу.

Молчание. Я просматриваю всякую макулатуру и оттягиваю время для ответа, когда боль, как осколок стекла, медленно пронзает мое горло.

— Составишь мне компанию?

Теперь она медлит, все еще ожидая моего ответа.

Вокруг шеи затягивается невидимая петля. Я не могу ответить.

— Лочи?

Я не двигаюсь. Стоит мне это сделать, как я потеряю контроль.

— Эй…

Неожиданно она делает шаг мне навстречу, и я тут же отскакиваю назад, ударяясь локтем о входную дверь.

— Лочи, со мной все хорошо. — Она медленно поднимает руки. — Посмотри на меня, я в порядке. Ты же видишь это, да? Я просто поскользнулась, вот и все. Я устала. Все хорошо.

Но это не так, не так, потому что я медленно разрываюсь на две части. Ты стоишь здесь вся в порезах и ушибах, которые, с таким же успехом, мог нанести и я своими собственными руками. И я люблю тебя так сильно, что это убивает меня, но все, что я могу сделать — это оттолкнуть тебя и причинить тебе боль, пока, в конце концов, твоя любовь не превратится в ненависть.

В груди поднимается боль, дыхание становится прерывистым, и на глаза наворачиваются жгучие слезы. Внезапно я комкаю в ладонях глянцевые рекламные объявления и, навалившись на стену, прижимаю блестящую бумагу к лицу.

В воздухе повисает потрясенное молчание прежде, чем я ощущаю Маю рядом с собой, нежно тянущую меня за руки.

— Не надо, Лочи, все хорошо. Посмотри на меня. Со мной все в порядке!

Я прерывисто вздыхаю.

— Сожалею… Я так сожалею!

— Сожалеешь о чем, Лочи? Я не понимаю!

— О поведении… прошлой ночью… оно было ужасным, таким глупым…

— Сейчас это не имеет значения. Все кончено, понимаешь? Мы оба знаем, что этого нельзя делать, поэтому мы никогда не подумаем снова это повторить, — у нее решительный, обнадеживающий голос.

Я бросаю бумажки и откидываю голову назад, ударяясь затылком о стену, яростно растирая рукой глаза.

— Я не знал, что делать! Я был в отчаянии… и до сих пор в отчаянии! Я не могу остановить это чувство! — теперь я безумно кричу. Я чувствую, как схожу с ума.

— Послушай… — Она берет мои руки и гладит их в попытке успокоить меня. — Я никогда не хотела ни Нико, ни кого-либо еще. Только тебя.

Я смотрю на нее, во внезапно возникшей тишине мое дыхание звучит грубо и неровно.

— Ты можешь взять меня, — шепчу я дрожащим голосом. — Я здесь. И я всегда буду здесь.

Ее лицо озаряется радостью, когда руки тянутся к моему лицу.

— Мы были глупыми, мы думали, что они смогут остановить нас. — Она гладит мои волосы, целует лоб, щеки, уголки губ. — Они никогда не остановят нас. Пока мы сами этого не захотим. Но ты должен перестать думать, что это неправильно, Лочи. Это то, что думают другие, это их проблема, их дурацкие правила, их предрассудки. Это они не правы, ограниченны, жестоки… — Она целует мое ухо, шею, губы.

— Это именно они не правы, — повторяет она. — Потому что они не понимают. Мне плевать на то, что биологически ты оказался моим братом. Я никогда не чувствовала тебя, как брата. Ты всегда был для меня лучшим другом, моей родственной душой, а теперь я еще и влюбилась в тебя. Почему это считается таким преступлением? Я хочу держать тебя, целовать — делать все то, что позволяется влюбленным. — Она глубоко вздыхает. — Я хочу провести остаток своей жизни с тобой.

Я закрываю глаза и прижимаюсь горячим лицом к ее щеке.

— Так и будет. Мы найдем способ. Мая, мы должны…

Когда я толкаю локтем дверь в ее спальню, со стаканом сока в одной руке и бутербродом в другом, то нахожу ее спящей, растянувшейся лицом вниз на кровати, одеяло отброшено, руки обнимают голову на подушке. Она выглядит такой беззащитной, такой хрупкой. Яркий полуденный свет освещает часть ее спящего лица, полоску мятой широкой школьной рубашки, край ее белых трусиков, верхнюю часть ее бедра. Найдя отброшенную юбку, разбросанные по полу носки и туфли, я ставлю на ее стол возле пачки бумаг тарелку и стакан и медленно выпрямляюсь. Я долго смотрю на нее. Через какое-то время у меня начинают болеть ноги, и я соскальзываю вниз, садясь возле стены и кладя руки на колени. Я боюсь, что если уйду, даже на минуту, с ней снова что-нибудь случится. Я боюсь, что если уйду, вернется черная стена страха. Но здесь, рядом с ней, вид ее спящего лица напоминает мне о том, что больше ничего не имеет значения, что в этом я не одинок. Это то, чего хочет Мая, чего хочу я — бороться с этим бесполезно, оно лишь ранит нас обоих. Для того, чтобы выжить, человеческое тело нуждается в постоянном питании, воздухе и любви. Без Маи я потеряю все эти три вещи, по отдельности мы медленно умрем.