Галина Врублевская - Завтра мы будем вместе Страница 43

Высушенные зерна засыпали в мешки, чтобы потом отвезти куда-то на кондитерские фабрики. Конечного продукта — конфет и шоколада — здесь никто не видел. Зато шоколадные лепешки, сделанные кустарным способом, были обычной едой.

О чем я думала все это время, кого вспоминала? Как ни странно это прозвучит — ни о чем, никого. Я просто выживала. Вначале, как я сказала, мучилась животом, привыкая к местной пище и воде. В другой раз солнечный удар лишил меня сознания, позднее я свалилась от малярии. От нее меня лечил сам Нганг. Вначале я думала, что он просто вождь общины. Но потом выяснилось, что власть его над соплеменниками не имеет границ.

Нганг был жрецом вуду, целителем, магом и колдуном. Вуду, древнее верование, практиковалось в стране так же подпольно, как знахарство в наших деревнях. Оно так же уживалось с официальной религией, как наши гадания и народные обряды с православием. Оказалось, что белая женщина явилась Нгангу в трансе, когда он путешествовал в параллельном мире. И эта белая женщина, то есть я, должна была подарить ему сына, через которого опыт и знания белых людей перейдут в племя.

Примерно так пояснил Нганг мое появление на острове, когда я стала немного понимать язык суахили, на котором здесь в основном говорили. Хотя сам Нганг и еще несколько человек изъяснялись и по-английски. Вскоре я снова встретилась с человеком, организовавшим мое похищение из госпиталя, Мурумби. Оказалось, что он был младшим братом Нганга.

За все месяцы моего пребывания в плену Мурумби появлялся не более двух раз. Один раз я заметила его в день свадьбы. Он отличался от других мужчин племени своим цивилизованным видом. Мурумби был одет по-городскому: в шорты и рубашку навыпуск. Но особенно нелепо смотрелись здесь, на острове, большие, солидные очки на его носу. Тогда я еще не знала достаточно здешних языков: ни суахили, ни английского, чтобы свободно болтать и выспросить у местных подробности об этом странном африканце. Он же, передав меня брату, больше не интересовался мною. Но Мурумби был единственной ниточкой, связывающей меня с большим миром, с портовым городом, куда приходили корабли со всех частей света. Надо было поддержать с ним знакомство. В очередной приезд Мурумби я сама подошла к нему и, с трудом подбирая английские слова, заговорила. Ха-ха! Он ответил мне по-русски. Оказалось, он свободно владеет моим родным языком! Он со смехом признался, что сам отыскал для брата нужную тому белую женщину. Оказывается, Мурумби работал в порту Занзибара, потому и оказался в курсе моего появления в стране. Но меня теперь больше интересовало, откуда он знает язык. История его жизни была невероятна! Он рано уехал из своей деревни, учился в Дар-эс-Саламе, крупнейшем городе Танзании, потом попал в Советский Союз, в Ленинград.

Там получил морскую профессию. Я чуть не прикусила язык, когда услышала слово «Ленинград». Я сразу почему-то решила, что он учился в том же военно-морском училище, где работала моя мама. Давно растаявшие надежды об отце вновь колыхнулись волной в моей груди. Бывают такие невероятные, глупые мечты, от которых невозможно избавиться. Ведь в училище были африканцы! Неужели судьба свела меня с отцом в этой далекой точке планеты? Я приподняла на ладони своих белых слоников — единственное украшение, болтающееся на моей дочерна загорелой груди: «Мурумби, тебе знакомы эти фигурки?»

Вопрос о слониках удивил его. Он заметил, что это не африканское изделие: формы не те и материал незнакомый, то есть не слоновая кость. И в военно-морском училище Мурумби никогда не учился, а был студентом Института водного транспорта, изучал портовое оборудование. И наконец, он не мог быть моим отцом по молодости. Оказалось, ему только тридцать лет. Я и до сих пор неточно определяю возраст негров, а тогда, в свой первый год, я даже их лица различала с трудом. Да и что мне дало бы внезапное обретение отца на острове, где у иных отцов было по полсотни детей?

Но Мурумби стал для меня больше чем родственником. Он был чуть-чуть моим земляком. Мы разговаривали на все темы, кроме одной — темы о моем возвращении. «Ты должна родить сына моему брату!» — твердил он. Нганга, главного жреца вуду, боялись все, в том числе и его брат. Ведь жрец вуду — это священное лицо. Никаких подробностей о судне, с которого меня списали, Мурумби также не сообщил. Или не знал, или по своим причинам скрывал.

Кроме Мурумби, было еще несколько выходцев из этих мест, получивших где-то образование и изредка приезжающих сюда погостить. Но в деревне самым просвещенным человеком был мой муж Нганг. И не только священное знание вуду отличало его. Нганг умел читать и писать и знал достаточно о современном мире, чтобы пользоваться его благами.

Глава 12

За первые два года моей жизни в племени я несколько раз пыталась бежать. Я быстро разузнала дорогу, ведущую к побережью океана. Она была основательно протоптана слонами, которые были здесь более популярным средством перевозки грузов, чем обычные машины. Хотя и автомобили не были здесь в диковинку. Обычно на джипе приезжал сюда Мурумби и другие гости, живущие в городах. Однажды, перед возвращением Мурумби на остров Занзибар, я спряталась на заднем сиденье его джипа и проехала благополучно незамеченной до самого побережья.

Однако оказалось, что эту машину Мурумби на пароме не перевозил. У него на Занзибаре, видимо, имелась другая. А этот джип вместе со мной, скорчившейся за спинками передних сидений, он загнал в гараж. Тут же нанял такси, и оно умчало его к пристани, в неизвестном мне направлении. Мне пришлось разбить оконное стекло, чтобы выбраться из закрытой машины. К счастью, гараж представлял собою легкий навес, стены которого были сплетены из лиан. Я выбралась из него под покровом темноты и вернулась домой пешком по темному слоновому тракту, освещенному лишь тусклым светом луны. Как я не заблудилась — одному Богу ведомо. Никто не хватился меня в тот день.

В другой раз я просто ушла рано утром из дому и в середине дня достигла морского побережья.

Место оказалось новым, я очутилась не там, где Мурумби оставлял свой джип. Здесь не было ни такси, ни людей. Я долго шла вдоль скалистого берега, его кромка становилась все уже, пока не исчезла совсем. Я поняла, что придется забираться на скалы. Едва я, цепляясь за острые углы, заползла вверх на несколько метров, как почувствовала острый укол в ногу. Тут же увидела пятнистую змею, скользнувшую в расщелину скалы. Отсосав кровь из ранки, я заковыляла в обратный путь. Только к ночи я добрела до племени, нога моя распухла и почернела. Чувствуя жар и в ноге, и во всем теле, я доплелась до дома Нганга и рухнула перед входом. Нганг затащил меня внутрь и принялся лечить. Укусы змей в Африке не страшнее насморка.