Ангелина Маслякова - Женщины и мужчины в дружбе и любви. Мадридский треугольник Страница 43

— Ты жалеешь, что тогда ушла от него? — не удержалась от вопроса Ирина.

— Нет, — уверенно заявила Марина, тем самым очень удивив подругу. — Если бы я осталась, то вряд ли прожила бы еще несколько полноценных, а временами счастливых лет. Все-таки теория Маркеса относительно эндорфинов не безосновательна. Человек он — дерьмо, а ученый неплохой.

— Так о чем вы говорили с Диего? — напомнила Ира подруге, что ждет продолжения рассказа.

— Ах да. Диего… — устало промолвила Марина. — Он сказал, что до сих пор не женился, воспитывает дочь один. Признался, что она похожа на меня, и пригласил к себе домой.

— Ты ходила?

— Нет. Это слишком для моих истерзанных нервов.

— И не захотела увидеть дочку?

— А я вижу ее каждый день, — спокойно улыбнулась Марина. — Я наблюдаю за ней на детской площадке.

— А пообщаться? — продолжала допытываться Ирина.

— Уже слишком поздно для общения. Я упустила время. Незачем травмировать девочку.

— В твоих словах есть здравый смысл, — согласилась Ира.

Умом она понимала подругу, но сердцем не могла. Видимо, болезнь закалила Марину: только пройдя тяжелые испытания, можно принимать столь холодные расчетливые решения.

— Хорошо, что ты меня поняла. В противном случае вряд ли бы согласилась на мою просьбу, — немного повеселела уставшая Марина.

— Какую именно?

— Я хочу, чтобы ты стала крестной матерью моей дочери, — просто объявила Марина.

Ирина не была удивлена. Просьба подруги ей показалась вполне разумной и объяснимой. Она, конечно же, не ожидала подобного развития событий, но сказанное ее не напугало. Возник другой вопрос: как так оказалось, что в стране с крепкими церковными устоями ребенок еще не был крещен?

— А ты уверена, что Диего ее не крестил?

— Конечно. В католических семьях обряд крещения детей проводят в очень раннем возрасте, но в тот момент Диего думал не о традициях, а о том, как кормить, купать и укладывать малышку. Так что мы должны восполнить этот пробел. Я хочу, чтобы у моей дочери был ангел-хранитель.

— Тогда закономерный вопрос, — уточнила Ирина. — Я так понимаю, Диего католик, и, естественно, он захочет, чтобы ребенок получил крещение в католической церкви. Я же православная. Боюсь, может получиться накладка. Вряд ли католический священник даст разрешение на то, чтобы православный человек был допущен к столь важному таинству.

— Все намного проще, дорогая, — устало улыбнулась подруга. — Моим последним желанием стало, чтобы дочка воспитывалась в православной вере. Диего не стал возражать. Это своего рода подарок мне, чтобы я могла спокойно уйти.

— Удивительный человек! — восхищенно произнесла Ира. — Наверное, он тебя еще любит. Другими причинами объяснить столь благородное отношение к тебе нельзя.

— Посмотри на меня, — ухмыльнулась Марина. — Мужчины любят глазами. А я вряд ли сейчас соответствую канонам красоты.

— Нет-нет, — настаивала Ирина. — Он тебя любит. И твоя внешность здесь ни при чем. Если Диего смог простить твое предательство, разрешил увидеть ребенка, то это говорит о любви.

— Или о безразличии, — вставила Марина.

— Неправда! В этом случае он бы не пошел тебе навстречу и не позволил крестить девочку в православной церкви.

— Он атеист, — спокойно произнесла Марина.

Ирина решила промолчать, поскольку спор был бессмысленным. Через несколько секунд Марина заговорила сама:

— Я часто вспоминаю нашу с Диего жизнь. Я была счастлива! Очень-очень! Радовалась жизни и мечтала о безоблачном будущем. Родить ребенка, жить долго и умереть в один день. Но не судьба! «Нет большего мучения, как о поре счастливой вспоминать»… Это Данте, — закончила Марина.

— Тебе неприятно вспоминать о счастье? — спросила Ира.

— Нет, приятно, но больно. Разрушенные надежды и сейчас отравляют мою жизнь.

— Тогда перестань об этом постоянно думать.

— Не могу. «Воспоминание — это единственный рай, из которого мы не можем быть изгнаны». А это Рихтер, — слабо улыбнулась Марина.

— Какие противоречивые мысли! — поразилась Ирина.

— Вовсе нет! — не согласилась подруга. — Жизнь каждого человека настолько многогранна, что невозможно найти одну-единственную фразу, которая бы смогла вобрать в себя все наши мысли, чувства и деяния.

— Я удивлена тем, что ты цитируешь великих, — призналась Ира.

— Вначале, чтобы заглушить свои мысли, я начала много читать. Затем стала читать, чтобы понять, думал ли кто-то так же, как я.

— Нашла единомышленников?

— Нет. Поняла лишь, что мы все очень разные и у каждого свое понятие истины.

За столом вновь повисла пауза. Каждая задумалась о своем.

— Скажи, как зовут мою будущую крестницу? — наконец спросила Ирина.

— Мария, — широко улыбнулась Марина.

— Хорошо. Значит, будем крестить под этим же именем, — отметила Ира.

— Спасибо тебе, Ирочка!

— Можно задам еще один вопрос?

— Конечно.

— Почему именно я? Почему ты решила, что я должна быть крестной? Ведь я живу далеко. Наверное, удобнее для всех было бы найти крестную, живущую в Мадриде.

— Ты хорошая мать и жена. Воспитываешь троих детей. Думаю, сможешь позаботиться и о моей дочурке, расстояние не помеха.

— Спасибо за доверие, — поблагодарила Ира подругу.

— Спасибо тебе, — ответила та. — Ты не будешь против, если мы помолчим? Я устала от долгого разговора.

— Естественно, не буду! А может, тебе пора домой? — заботливо спросила Ира, заметив, что Марина выглядит хуже, чем в начале встречи.

— Нет, — мотнула головой та. — Я не хочу быть одна. К тому же я все равно не усну: слишком сильные боли. Если у тебя еще есть силы, давай посидим. Мне очень хочется понаблюдать. Это такое блаженство — видеть, слышать… — все тише и тише говорила Марина. — А ты ешь и пей. Не обращай на меня внимания.

Сумерки окутали Мадрид темным покрывалом. Ночь еще только подбиралась к стоящим в полутьме зданиям, но город, почувствовав ее дыхание, переменился и, сбросив дневные одежды, оголил свои истинные нервы. В воздухе витал дух свободы, вседозволенности и блаженства. Приглушенные темнотой здания, которые с утра казались угловатыми и резкими, приобрели романтические мягкие черты. Гул голосов стал тише, завораживая своей плавностью.

Постепенно начали зажигаться фонари, и по улицам заструился желтоватый отблеск, вспыхивая сотней маленьких пожаров в окнах домов.

Слова были не нужны. Достаточно мыслей. И Ирина думала. Думала о только что сказанном. Было немного странно, что они с Мариной настолько спокойно обсуждали жизнь после смерти. После Марининой смерти… Но именно в этих словах чувствовалась какая-то уверенность в завтрашнем дне. В том, что жизнь, связанная с Мариной, не исчезнет с ее уходом, а будет продолжаться, неся на себе отпечаток прожитых ею лет.