Эдна Фербер - Три Шарлотты Страница 43

– О, вы сторонник папирос, молодой человек? Но уверяю вас, юноша, что сотня папирос приносит вреда больше, чем целый ящик сигар. Да, мой юный друг! Вы выкуриваете после обеда легкую сигару, и, покончив с ней, вы удовлетворены и не зажигаете сразу вторую. А с папиросами другое дело. Начнешь одну, и глядишь – всей пачки как не бывало!

Казалось, Джесси серьезно обдумывал высказанные Беном соображения. Бен Гарц полулежал, опершись ладонью правой руки о землю. Левая рука была засунута за жилет, одна нога, словно бревно, была вытянута, другая, согнутая в колене, торчала вверх. Он с наслаждением попыхивал сигарой.

Лотти внезапно поднялась.

– Я все приберу! – Она улыбнулась Джесси Дику и Чарли. – А вы, милые, погуляйте. Ведь вам не терпится. Я мигом справлюсь.

– Нет, зачем, мы поможем! – отозвались те двое.

Как истые спортсмены, они строго придерживались известных норм поведения и принялись за уборку с ловкостью опытных туристов. Взгляд Дика упал на брошенную картонную коробку с фамилией его отца на крышке.

– А, вот как! Вы купили это у отца?

– Да, заехали по дороге…

Юноша похлопал по коробке и улыбнулся.

– Лучшие деликатесы в Чикаго, леди и джентльмены, осмелюсь доложить! – сказал он и серьезно продолжал: – Отец настоящий художник в своем деле. Видели вы когда-нибудь его витрины по субботам? В глубине возвышается огромная гора ноздреватого швейцарского сыра, а перед ней – холмы рокфора и пармезана. Затем волнистый рельеф аппетитно поджаренных индеек и кур, а пониже, словно цветы в долине, всякие соусы и майонезы, салат, латук, печеные яйца и фаршированные томаты.

– Я слышал – вы поэт? – насмешливо протянул Бен Гарц.

– Да.

– Ну разве это не странно, скажите: ваш папаша торгует деликатесами, а вы…

Джесси Дик снова, казалось, серьезно взвесил его слова.

– Пожалуй, да. Но я знаю одного довольно известного поэта, бывшего подмастерьем у мясника.

– У мясника? Да что вы! – Бен весело захохотал. – Кто же это такой, этот ваш поэт?

Джесси Дик взглянул на Чарли. Он казался несколько сконфуженным, но, раз начав, принужден был договорить:

– Шекспир. Его звали Вильям Шекспир.

– Ну что вы мне рассказываете!

Он оглянулся кругом, но лица всех троих были серьезны.

– Скажите, это правда? – обратился он за помощью к Лотти.

– Так говорят, – мягко сказала она, – хотя это и оспаривается.

Лотти захватила с собой свое вязанье и теперь уютно уселась под деревом на солнце и принялась вязать.

Джесси и Чарли встали молча, словно им обоим пришла в голову одна и та же мысль, и посмотрели на небольшую лужайку внизу. Там расстилался персидский ковер весенних цветов – розовые, желтые, голубенькие чашечки. С минуту Чарли смотрела на них, откинув головку, затем медленно направилась туда, пробираясь между деревьями. Джесси отстал, закуривая папиросу. Глазами он следил за Чарли.

– Вижу вашу ногу сквозь платье, Чарли! – крикнул он ей.

Она небрежно осмотрела себя.

– Да? Вероятно потому, что я стою на солнце. К этому платью я никогда не надеваю нижних юбок.

Они побрели вдвоем через луг.

– Ну знаете, – прорвало Бена, – этот молодой человек слишком вольно выражается!

Он смотрел им вслед. Лицо его было красно, как кумач.

– Современная молодежь…

– Современная молодежь – прелесть, – сказала Лотти.

На усеянном цветами ковре луга Чарли начала танцевать какой-то танец – танец, казавшийся вдохновенной импровизацией, но потребовавший, вероятно, долгих часов упорной подготовки. Если бы лесная нимфа носила когда-либо шерстяное вязаное платье, она выглядела бы в точности так, как Чарли в ту минуту. Бен попытался по-своему выразить эту мысль:

– Черт побери, однако эта малютка умеет плясать! Где она так выучилась?

– Она училась много лет. Знаете, теперешняя молодежь всем занимается, в ее распоряжении многое, о чем мы никогда и не думали! И жаль, что не думали! Они образованнее нас. Они разбираются в музыке, книгах и смотрят миру прямо в глаза. Они свободны!

Бен рыл щекой мягкую землю.

– Свободны? Что вы этим хотите сказать?

– Ну… свободны, – неопределенно протянула она. – Они честны, не боятся.

– Чего не боятся?

Лотти лишь покачала головой и продолжала молча вязать. Солнечные блики играли на ее волосах, на крепких, сильных плечах, на стройных, обтянутых шелковыми чулками ножках. Бен окинул ее одобрительным взглядом.

– Ну, для меня вы достаточно совершенны, – выпалил он.

– О, мистер Гарц, вы мне льстите, – поспешно сказала Лотти, а про себя подумала с ужасом: «О Господи, останови его!»

Но Бен и сам немножко испугался того, что сказал. Ведь дело с мужскими часами находилось еще в довольно неопределенном положении.

– Ну, знаете, я не такой человек, чтобы льстить. Я только хотел сказать, что мы, старшее поколение, совсем не так уж плохи. Я ни в чем не завидую этим юнцам. Пожалуй, я немного чудак. Не такой, как все.

– Вы думаете? – заметила Лотти, прилежно провязывая петлю за петлей.

«Ты такой же, как миллионы других – тысячи миллионов тебе подобных!» – подумала она.

– Да, мне так кажется. Я видел свет, многое пережил, был и на коне, и под конем. Можно сказать, знаю мир от погреба до чердака и никому ни в чем не завидую.

Лотти слабо улыбнулась, взглянула на него: какой он весь прилизанный, слащавый и банальный! Что может скрываться за его мирными, напыщенными, скучными речами? Приключения, дерзания? Нет, какое там! И все же этот добродушный, пузатенький холостяк был знаком с некоторыми сторонами жизни, которых она никогда не касалась.

– Что вы хотите сказать, говоря, что многое пережили?

– Ну мало ли что приходится переживать!.. Вы меня понимаете. Мужчины… гм… такая милая барышня, как вы, не может понять нас… но я… гм… пережил те же искушения, что и все мужчины… Теперь я знаю, что в них нет ничего стоящего. Дайте мне уютное местечко, собственное хозяйство, маленький мотор, чтобы мотаться на нем по белу свету, и я не поменялся бы местами ни с королем, ни… с поэтом. Да! Пожалуй, я немного чудак. Не такой, как другие. Вот именно, не такой!..

Как ни мал был опыт общения Лотти с мужчинами, она, как каждая женщина, знала, что известные слова вызывают строго определенную реакцию. В разговоре со средним мужчиной известная фраза немедленно вызывает соответствующую реакцию, и это подобно уженью рыбы в кишащей форелью реке. Например, этот диалог она, да и любая женщина на ее месте, могла бы записать слово в слово заранее. Она так ясно представляла себе ход мыслей Бена. «Он хочет сделать мне предложение, – думала Лотти, – но осторожность велит ему подождать. Он еще не уверен в своем часовом деле. Конечно, он предпочел бы более молодую жену, но убедил себя, что это было бы безрассудством. Ему пора обзавестись семьей, позаботиться о домашнем уюте. Он находит, что я недурна собой. Он совсем не без ума от меня, но полагает, что может довести себя до состояния достаточного восхищения. Захоти я только, я могла бы сейчас же заставить его забыть осторожность и попросить моей руки». Он продолжал разговор: