Звева Модиньяни - Ветер прошлого Страница 43

— Твое здоровье, — ответил Обрубок.

Они осушили бокалы до дна.

— Возьми вот это, — Рибальдо вложил в ладонь другу кошелек с монетами.

Обрубок поблагодарил его улыбкой.

— Они будут распределены по справедливости, — пообещал он.

— Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулся Рибальдо.

Он знал, что все эти деньги пойдут бедным.

— До вечера.

Друзья пожали друг другу руки. Бедняки из Боттонуто узнают, что Рибальдо, лесной разбойник, опять позаботился о них. И будут благословлять его.

17

В облике придворного лекаря Фортунато Сиртори, в его лице, во внушительной, хотя и несколько расплывшейся фигуре, облаченной в длинный, до пят, небесно-голубой халат из тяжелого и блестящего китайского шелка, расшитый крошечными золотыми лилиями, было что-то приторное и извращенное.

Лицо у него было белое с младенчески розовым румянцем, но под светло-голубыми глазками залегли тяжелые мешки, вокруг смеющегося рта образовались глубокие горькие складки. Ровные белые зубы придавали его улыбке неотразимое обаяние, но порой улыбка гасла и на загадочное лицо опускалась непроницаемая завеса тьмы.

Саулина была до смерти напугана внезапно возникшей на пороге фигурой, напомнившей ей некоторые страшные образы, виденные в церкви. Придворный лекарь Фортунато Сиртори был человеком в возрасте, но следы времени на его порочном лице странным образом сочетались с блеском молодости, словно выторгованной в сделке с дьяволом. Корона белоснежных волос, подобно лавровому венцу поэтов и самодержцев, обрамляла его совершенно голый череп. От ушей тянулись такие же белоснежные, хорошо ухоженные бакенбарды. Густые и кустистые, почти черные брови придавали лицу строгость. Он шел к замершей на пороге Саулине, бесшумно ступая по полу босыми ногами, и остановился в двух шагах от нее.

— Чудо, — произнес он с восхищением, — маленькое, ослепительное чудо.

Голос у него был низкий и звучный.

Саулина оглянулась, не сомневаясь, что увидит у себя за спиной того, к кому были обращены эти слова, но обнаружила только мраморные ступеньки лестницы.

— Извините, синьор, — сказала она, — я, должно быть, ошиблась.

— Почему ты так решила? — ласково улыбнулся он.

— Я искала синьора Фортунато.

— А я разве не баловень Фортуны? Фортуна, случай, удача, судьба, провидение — все это мне сопутствует. Значит, я и есть тот Фортунато, которого ты ищешь, — счастливейший из людей.

Совершенно сбитая с толку Саулина подняла свой невинный взгляд на мужчину, высившегося над ней, как гора. Обстановка комнаты тоже скорее подавляла, чем притягивала. Ей уже приходилось видеть богатые дома, но там все было по-другому.

Стены этой комнаты были увешаны гобеленами и зеркалами. На гобеленах были вытканы ярким цветным шелком беспорядочно нагроможденные переплетения обнаженных человеческих тел и причудливые цветочные орнаменты, бесконечно повторяющиеся в зеркалах.

Из соседней комнаты доносился печальный голос скрипки, наполнявшей напоенный фимиамом воздух причудливой мелодией.

Все эти новые впечатления разом обрушились на Саулину, растерявшуюся от обилия незнакомых звуков и запахов. Все вокруг казалось ей нереальным, словно она попала в зачарованный сказочный замок. Ничего не понимая, она послушно последовала за синьором Фортунато, ласково взявшим ее за руку, в другую комнату, поменьше первой, но точно так же всю в зеркалах и гобеленах. На полу, устланном мягкими восточными коврами, были разбросаны большие, обтянутые переливчатым шелком подушки.

— Тебя послала Аньезе, верно?

Придворный лекарь улыбался, и Саулина поразилась белизне его зубов. Они были красивы, но это были волчьи зубы, делавшие ласковую улыбку фальшивой.

— Да, синьор, — ответила она.

— И этот пакет, а также письмо предназначены мне, если не ошибаюсь? — спросил он, протягивая руку за свертком, который девочка продолжала прижимать к груди, словно это было последнее звено, связывающее ее с реальным миром.

— Да, для вас, синьор, — подтвердила Саулина.

Сверток перекочевал в руки придворного лекаря и был отброшен в угол как ничего не значащая вещь, а вот конверт был вскрыт. Фортунато быстро пробежал глазами письмо.

Оробевшая и смущенная девочка ждала ответа, который ей велела получить Аньезе. Придворный лекарь сложил листок, сунул его в карман и снова взглянул на Саулину с откровенным восхищением.

— Чудо, — повторил он вкрадчивым голосом. — Нетронутая девственность и безупречная красота. Аньезе сделала мне божественный подарок. Скажи мне, дорогая, сколько тебе лет?

— Почти тринадцать, синьор.

— Благоухающий лесной цветок, — протянул он и кончиками мягких пальцев, привыкших лечить и исцелять, провел по шее Саулины от плеча к затылку.

Она задохнулась от этого легкого прикосновения, колени у нее подогнулись, а по всему телу прошла дрожь.

— Я должна еще ждать? — спросила она еле слышно.

— Ну, разумеется, ты должна ждать! — развеселился хозяин дома. — Но еще ты должна задавать вопросы. Ты должна повелевать. Ты должна выражать свои желания. Ты волшебница! Сильфида! В твоем лице, в твоем теле есть магия, воплощающая любые мечты.

У Саулины побежали легкие мурашки по всему телу. Это был тревожный звоночек, возвещавший о необходимости спасаться бегством. Но лавочница была к ней добра, а синьор Сиртори, хоть и странный он человек, отнесся к ней внимательно. Он мог помочь ей найти негодяя, укравшего у нее табакерку, подарок генерала Бонапарта.

— Аньезе велела мне дождаться ответа, — сказала Саулина.

— Ответа? — фальшиво засуетился он, словно очнувшись от глубокого раздумья.

— Вы дадите мне ответ?

— Ну конечно! И не один, а сотню ответов! Любые ответы, какие только пожелаешь! Скажи мне, дорогая, чего бы тебе хотелось? Твоя красота заслуживает наг-рады.

— Я хочу вернуть мою табакерку.

— Табакерку? — переспросил Фортунато, удивленный необычной просьбой.

— Табакерку генерала, — пояснила Саулина.

— Удивительная! — воскликнул придворный лекарь, предвкушая новую игру. — Удивительная и прекрасная.

Саулина решила, что этот человек немного тронулся умом. Собственного опыта у нее не было, но ей приходилось слышать от родных и от жителей селения, что сумасшедшим нельзя перечить.

— Да-да, разумеется, — поспешно согласился он, — Табакерка, золотые монеты, засахаренные розовые лепестки, кружевной веер…

— Мне нужна только моя табакерка, — перебила его девочка, чувствуя себя вправе требовать исполнения обещаний Аньезе, раз уж сам синьор Фортунато подтвердил свою готовность служить ей.