Мария Воронова - Книжная девочка Страница 43

Напротив кухни располагались чудовищных размеров ванная комната и туалет. Заглянув в туалет, Женя покраснела и сразу выскочила. Унитаз был похож на трон, с вознесенным почти до потолка сливным бачком и цепочкой, с которой свисала фарфоровая груша. Рядом с раковиной в стену был вделан писсуар. Женя первый раз видела это сантехническое устройство, и оно показалось ей неприличным.

Агент поспешила распахнуть перед ней дверь во второе крыло квартиры. Коридор здесь был короче и уже первого, но зато в нем было окно.

Этот коридор привел Женю в большую комнату, похожую на зал, из которой открывались двери в две комнаты поменьше и в прихожую. В углу зала стоял концертный белый рояль, и он не казался здесь слишком большим.

Женя с удивлением смотрела на рояль, по-видимому, старинный.

– Хозяева вывезли не все, – с некоторым раздражением сказала агент. Похоже, бывшие владельцы первой половины квартиры нравились ей больше. – Тут жила одинокая старуха, и родственники после ее смерти оставили здесь все, что им не нужно.

– Но рояль?

– Да кому нужна эта рухлядь, которая к тому же не проходит в дверь? Но вы, если купите квартиру, все равно станете делать ремонт. Рабочие вынесут все лишнее.

Женя открыла рояль и осторожно нажала клавишу. Инструмент был расстроен, но в одинокой дребезжащей ноте ей почудилась странная тревожная нежность. Она не будет выбрасывать этот рояль. Позовет настройщика, а потом пригласит Волчеткиных. Скажет Ольге, пусть приходит, когда захочет, и играет. Инструмент долго молчал, а ему, кажется, есть что сказать. И Руслан сразу поймет, что между ним и Женей ничего не будет, да ничего и не могло быть…

Поймав недовольную гримаску своей сопровождающей, Женя заглянула в следующую дверь. Там оказалась вытянутая в длину темноватая комнатка, будто созданная для скучной работы.

Прихожая была большой, со шкафом и книжными стеллажами, наружная дверь, такая же тяжелая, открывалась на точно такую же лестницу, как в первом крыле.

Интересно, с какой стороны живут Волчеткины?

Женя толкнула дверь во вторую комнату. Здесь были свалены какие-то вещи, а вместо окна был эркер. Шагнув в него, она оказалась над фонарями, над припаркованными возле дома машинами. Шел снег, и по его движению был виден ветер. Женя раскинула руки, чувствуя себя фигурой на носу корабля, как в фильме «Титаник». Корабля, который бесстрашно плывет в темноту, не зная, что его ожидает.

У риелторши зазвонил мобильный. Женя обернулась и оглядела беспорядочно сваленные вещи, стопки книг и узкий кабинетный диван – древний, кожаный, с деревянной спинкой и смешными медными кнопками.

На старых обоях – множество светлых квадратов, но есть и фотографии в рамках. Те, что оказались не нужны.

Материальные следы прожитой жизни, которые должны бережно храниться родными, здесь были брошены на поругание чужим людям.

Женя села на диван. Риелторша предлагала вернуться в кухню и осмотреть коммуникации, но это не имело уже значения. Эта квартира ждала Женю давно. Это был дом, в котором она должна жить.

Агент сказала, что здесь умерла старая женщина, и Женя чувствовала сопричастность к ней. Кто бы она ни была, она не заслуживала, чтобы последняя память о ней, последние свидетельства ее земного существования были вынесены на помойку чужими грубыми руками.

– Я должна посоветоваться с мужем, – сказала Женя. – Если он не станет возражать, будем оформлять документы.

Он не возражал. Супруги говорили по скайпу. Жене хотелось рассказать и про эркер, и про белый рояль в зале, но Долгосабуров не стал слушать. Просто сказал, что полностью доверяет ей. И заранее согласен с выбором.

Вот и прекрасно, подумала Женя. Квартира станет для него сюрпризом.

Вслух она призналась, что уже не представляет себе жизни в другом месте.

– Тогда пусть агент начинает сделку. Доверенности я оставил.

Женя смотрела на лицо мужа на экране монитора и мучилась, что не может протянуть руку и потрогать, погладить его…

– Я начинаю готовиться к дежурству, – объявила Мила и устроилась на диванчике за шкафом.

– Главная заповедь дежурного врача – успеть поспать, пока не началось. – Спасский вышел, деликатно прикрыв за собой дверь.

Но сон не шел.

Мила села за компьютер и стала читать модный трактат, поучающий домохозяек экономии семейного бюджета. Увы, все советы были из серии «трамвайный билет прослужит дольше, если вы проедете на одну остановку дальше». С помощью этого труда можно только создать у хозяйки иллюзию, что она невероятно экономна и рачительна. Но реальный экономический эффект равнялся нулю. Ах, если бы выпускали такие книги, которые учат семью есть, ладно, пусть не меньше, но хоть проще, что ли…

Дверь распахнулась, в ординаторскую ворвался Михаил, а за ним злой Натуралист. Следом бежал Спасский, крича: дайте человеку подготовиться к дежурству!

– Мила, спаси! – Муж с разбега плюхнулся на диван, спрятав голову у нее за плечом.

Она поморщилась.

– Михаил Васильевич, насколько я знаю, у тебя есть свой кабинет. Там и скрывайся от заслуженного, я уверена, возмездия.

Все трое загалдели, Мила с трудом, но ухватила суть. Три дня назад Натуралист почувствовал себя неважно и отправился в здравпункт за больничным листом. В числе прочих жалоб Натуралист бесхитростно признался, что у него была рвота, и врач немедленно послал Михаилу экстренное извещение о кишечной инфекции. Михаил оживился, как боевой конь при звуках трубы, и развил бурную деятельность. Только колючей проволокой клинику не обнес, а все остальные мероприятия выполнил. Кишечная инфекция не подтвердилась, через три дня Натуралиста выписали на работу, но осадок, как говорится, остался. Натуралист расценил Мишины действия как акт мести за историю с опарышами и жаждал крови.

– Да пусть занимается санэпидрежимом, тебе-то что?

– Ага, а если бы про тебя на всю клинику объявили, что у Спасского понос и с него надо смывы брать? – обиженно заныл Натуралист. – Еще бы по радио сообщили: внимание! Работают все унитазы Советского Союза! У Спасского кишечная инфекция!

Спасский расхохотался:

– Ну и пусть! Раньше, помните, была доска почета, а Михаил Васильевич заведет в холле доску поноса.

Все трое смеялись, постанывая, как подростки.

Мила тоже улыбнулась. Грубая шутка – лучшее средство от крайней усталости, этому приему ее научил доктор Крестовский. Бывало, они выходили после тяжелейшей операции, измотанные до предела, потные, перед глазами все плывет… И тут Крестовский как расскажет какой-нибудь пошлый детский анекдот! И они начинали хохотать над тем, над чем в обычном состоянии и не усмехнулись бы. Зато потом чувствовали себя посвежевшими, как после душа.