Екатерина Вильмонт - Девственная селедка Страница 43

Он вконец растерялся. Ждал, что она хотя бы спросит, какого сына, начнет возмущаться. Но нет.

– Что значит зачем?

– Зачем тебе понадобился сын?

– Я хочу его видеть. Это же мой сын?

– Ну и что?

– Как ну и что? Я имею право…

– Хорошо. Я дам тебе его телефон. Позвони ему и договорись о встрече. Он уже взрослый и я тут не при чем.

– То есть ты хочешь сказать, что он в курсе?

– Да.

– Но зачем?

– Что зачем?

– Зачем ты ему сказала?

– Потому что я могла предположить, что в один прекрасный день ты заявишься ко мне с этим разговором. И не хотела травмировать сына.

– Но с чего ты взяла, что я появлюсь? Я же только совсем недавно узнал, что у тебя есть сын. И буквально почувствовал, что он мой.

– Вот видишь…

– Так ты и вправду не против, чтобы я с ним увиделся?

– Нет.

– С ума сойти… – он был совершенно сбит с толку. – Тебя предупредил мой брат?

– Нет. Просто когда я совершенно случайно познакомилась с твоим братом на Корфу, я быстро оттуда уехала, и решила подготовить сына к возможности такого поворота дел.

– Ну, ты даешь… Впрочем, ты всегда была холодной и расчетливой.

– Расчетливой? – Ева опять подняла бровь.

– Ну, не в материальном смысле…

– Да уж.

– Так дай мне телефон.

– Пожалуйста, записывай. – Она продиктовала ему два номера.

– Спасибо.

– Его зовут Петер.

– Петя, значит… Послушай, Ева, я помню, когда вернулся из байдарочного похода, мама мне сообщила, что у тебя появился другой. Я помчался к тебе…

– И что?

– Там у тебя делал ремонт какой-то старый мужик. Это и был твой хахаль?

– Представь себе.

– Но что ты в нем нашла?

– Всё, Тоник, абсолютно всё. Мужа, фантастического любовника, друга, отца, которого не знала, словом, абсолютно всё.

– А он был в курсе, что ребеночек не его?

– Конечно. Ты же знаешь, я терпеть не могу вранья.

– Знаю, – вздохнул он. – Что, так-таки и прожила жизнь ни разу не соврав? – недобро прищурился Платон.

– Ну почему? Соврать по мелочи, для спокойствия близких, это не страшно, а вот глобального вранья не выношу. Оно мешает спокойно спать.

– Но ты же врала сыну, что этот твой старикашка его отец?

– Ну, во-первых, я надеялась, что никогда больше тебя не увижу, во-вторых, он был ему настоящим, я бы даже сказала, идеальным отцом, а в-третьих, этот, как ты изволил выразиться, старикашка, даже в последний год жизни в постели давал фору тебе двадцатитрехлетнему!

– Ну ты и сука, подлая грязная сука! – прошипел он.

– Возможно. Но ты сам напросился. Все, Платон Николаевич, с меня довольно. Я дала тебе телефон сына. А с тобой мне неохота дальше общаться.

Она встала, но он схватил ее за руку.

– Подожди, тварь!

– Что еще?

– Сядь, хуже будет.

– Ты мне угрожаешь?

Он выпустил ее руку.

– Сядь! Ева, прошу тебя, сядь!

– Что еще?

– Скажи мне только одно…

– Ну?

– Что у тебя с моим братом?

– Ничего. Ровным счетом ничего.

– И он тебе даже не нравится?

– Нравится. Вернее, нравился… там, на Корфу. А больше я его не видела.

– Думаешь, я поверю? Это же не глобальное вранье, а так, мелочь, для спокойствия души.

– Послушай, это твои проблемы. Все, что ты хотел узнать, ты узнал.

– Я уверен, что ты настроила сына против меня.

– Даже не собиралась.

– Ой ли!

– Да зачем мне это? К тому же ругая тебя, я бы только уронила себя. Я больше тебе скажу… Если ты сумеешь найти подход к Пете, я буду даже рада. Только один совет на прощание.

– Любопытно.

– Не вздумай ругать меня. Этого он не прощает. Желаю удачи. Пока.

Лали влетела в магазин. Слава богу, покупателей не было.

– Ну что? – сразу спросила Ирма.

– Черт знает что! Я такого ему наговорила… Понимаешь, он меня бесит, я совершенно не могу его выносить. Мне противно даже, когда он до меня дотрагивается.

– Слушай, Лали, он же красивый мужик и, кстати, Петька здорово на него похож. Но что же все-таки было?

Лали быстро пересказала подруге весь разговор с Платоном.

– Лали, ну так нельзя… – огорчилась Ирма. – Разве можно говорить мужику такие вещи!

– Какие вещи?

– Ну будто он в постели ничто.

– Нельзя. Я разве спорю? Мне самой стыдно, но когда он назвал Иваныча старикашкой…

– Так недолго и импотентом мужика сделать.

Лали фыркнула.

– Ну ты и стерва.

– Да какая я стерва… Но я его не могу выносить. Даже не понимаю почему. Я же собиралась за него замуж когда-то. И противен он мне не был.

– А может, дело в брате?

– Да нет. Они совсем разные, – она тяжело вздохнула.

– Жалеешь, что он уехал тогда?

– Нет. Просто я благодарна ему… Если бы он не предупредил, что Тоник может заявиться, было бы куда хуже.

– А он не догадался?

– Догадался, конечно, но я твердо стояла на том, что после Корфу не видела Родиона.

– Значит, ты вбила клин между братьями.

– Я? Да что ты… Родион первый сдал брата.

– Вот то-то и оно.

– Да ладно, Ирма. Это уже в прошлом. Мне оба брата не нужны.

– Позволь тебе не поверить.

– Это твое личное дело.

– Хочешь совет?

– Попробуй…

– Позвони Родиону и расскажи, что Платон приехал и поблагодари за предупреждение. Только и всего.

– Совет хороший, но я, извини, им не воспользуюсь.

– Можно узнать почему?

– Потому что я гордая. Он ни с того, ни с сего удрал, а я буду ему звонить? Да никогда. Такой звонок означал бы аванс, а я не намерена его авансировать. Все ясно?

– Более или менее.

Лали сидела в кабинете покойного мужа и методично перебирала его бумаги. Ей необходимо было найти один документ, затребованный фирмой, в которой Иваныч работал много лет. Все бумаги у него содержались в образцовом порядке, однако нужный документ пока не находился. Ей казалось, что бумаги хранят его запах. От этого она как-то размякла, расчувствовалась, нудное на первый взгляд занятие доставляло удовольствие. Это был мир Иваныча, куда ей доступа не было. Наконец, документ обнаружился. Но она уже не могла оторваться… Просматривала все ящики. В одном из них обнаружила початую коробку очень дорогих сигар. Иваныч курил сигары крайне редко, только в минуты особого напряжения. Сигары упоительно пахли… А еще она нашла небольшой фотоальбом. Хотела взять его в руки, но вдруг испугалась. Она никогда прежде не видела его. Что же такое там может быть? Страшно. А вдруг там фотографии каких-то женщин? Она убрала альбом обратно в ящик, но он неудержимо ее притягивал. Я не смогу просто забыть о нем. Она открыла альбом и… слезы градом хлынули из глаз. В альбоме были ее фотографии, любовно разложенные в хронологическом порядке. Вот она такая, какой он увидел ее впервые. Простенькая девушка в ситцевом платье, с косой, перекинутой на грудь. Этот снимок был сделан на первом курсе. На следующей фотографии она уже беременная, в вязаной кофточке. И так двенадцать снимков. Последний был сделан во время круиза по Карибскому морю. Она в черном вечернем платье, подпоясанном зеленым длинным шарфом, с изумрудными сережками в ушах. Платье и серьги были подарком на пятнадцатилетие их брака. Боже ты мой… Как он меня любил… А я? Я до сих пор его люблю. Говорят, любовь и страсть быстро умирают. Да ничего подобного… Она перевернула последнюю страничку альбома и вдруг увидела записку. Почерк Иваныча. Записка была адресована ей. «Девочка моя, ты найдешь эту записку только когда меня уже не будет. По-моему, этот альбом красноречивее любых слов говорит о моей любви. Так вот, прошу тебя, живи на всю катушку, так как ты умеешь. Будь веселой, красивой, жизнерадостной. И постарайся найти себе мужчину. Нельзя хранить верность покойнику. Это глупо. Жизнь не для того дается. Погоревала и будет. Я думаю, сразу выходить замуж не стоит. Но жить полной жизнью необходимо. Я уверен, что такая прелестная женщина не останется одна. И я благословляю тебя на этот шаг. Я знаю, ты все равно будешь помнить и даже любить меня. Но жить надо не прошлым. И знай – я был с тобой бесконечно счастлив, с первого до последнего дня. Прости, что потянуло на пафос, но, знаешь ли, в такой ситуации это можно извинить, правда?»