Анна Берсенева - Яблоки из чужого рая Страница 43

На ней были плотные шерстяные колготки – Аня как-то не сообразила, что стоило бы надеть тоненькие, капроновые, в которых соблазнительно выглядели бы ножки. Она подумала об этом только теперь, когда Сергей медленно, снизу вверх, провел рукой по ее ноге и все ее тело вздрогнуло вслед движению его руки…

А потом она вообще перестала думать.

Когда и юбка была снята, и дурацкие детсадовские колготки лежали на полу, Аня уже знала только одно: что надо делать все так, как хочет Сергей. Не потому надо, что он ее заставляет, а потому что он знает главный секрет, которому подчиняется в жизни все: и ее душа, и ее вздрагивающее под его руками тело – тоже.

– Анюточка, – вдруг проговорил он, задыхаясь, – прости меня, не могу я, не сдержусь больше, прости!

Аня не поняла, о чем он говорит. Чего он больше не может, за что просит у нее прощения? И только когда она почувствовала, что Сергей коленями раздвигает ее ноги, что ей становится неудобно, потом почти больно, потом совсем, очень больно, – только тогда она вспомнила, что его поцелуи, и прикосновения его ладоней – это ведь еще не все, что должно между ними сейчас произойти. «Все» же действительно оказалось больно, как она и знала из книг. Но, главное, это «все» оказалось какое-то… лишнее, совсем ей ненужное. И этого она из книг не знала, а узнала только сейчас.

Аня стеснялась таких своих ощущений, но ничего не могла с собою поделать. Ей хотелось, чтобы Сергей просто целовал ее и гладил, и пусть бы гладил ее всю, клал руки на грудь, на живот, опускал их все ниже и ниже – она совсем его не стеснялась, ей было так хорошо от его прикосновений! – но только не было бы этой боли, которую она едва терпела, незаметно прикусывая губы.

– Я сейчас, Анюточка, потерпи еще немного!.. – уже даже не проговорил, а простонал Сергей, и ей стало до невозможности стыдно оттого, что он догадался, что она просто терпит боль, которую доставляет его такой безжалостный, в самую глубь ее тела, порыв.

И вдруг он задрожал и сжал ее плечи так, что она еле сдержала вскрик. И все время, пока он бился и вздрагивал, уткнувшись лбом ей в плечо, Аня боялась закричать от боли и хотела только одного: чтобы это закончилось поскорее.

Но когда это наконец произошло – когда Сергей замер, отпустил ее плечи, отстранился и лег рядом, – она поняла, что готова терпеть все, что угодно и сколько угодно. Потому что он не просто лег рядом, а сразу стал целовать ее, и целовать так, как никогда не целовал прежде.

Он никогда не целовал ее с такой сильной, такой открытой благодарностью, никогда не говорил таких слов, которые шептал сейчас, и никогда ее голова не лежала на его плече.

Потом они замерли, прижавшись друг к другу и продолжая целоваться. Потом Сергей оторвался от ее губ и сказал:

– Совсем я голову потерял – даже постель забыл постелить!

Голос его звучал виновато.

– А разве здесь есть постель? – спросила Аня и засмеялась: не потому что спросила что-нибудь смешное, а потому что непривычно было слышать его виноватый голос.

– Здесь – не знаю, но мама с собой привезла, – сказал он. – Привстань на минутку, я постелю, а то на такой подушке лежать противно.

– Тебе было противно? – снова засмеялась Аня.

– Я об этом забыл, – улыбнулся Сергей. – Но теперь надо вспомнить.

Постель, которую он расстелил мгновенно – Аня только успела набросить на плечи свою куртку, лежащую на стуле у кровати, – оказалась такая ослепительно белая, что ею, казалось, осветилась вся комната.

– Ну вот, теперь можно ложиться, – сказал Сергей, откидывая край одеяла. – А то совсем я… как пещерный человек.

Он быстро поцеловал Аню в губы, снял с ее плеч куртку и уложил в постель, накрыв одеялом до подбородка. Только теперь она почувствовала, что в комнате вовсе не тепло, и заметила, что здесь даже нет печки.

– А ты? – спросила она. – Ты опять куда-нибудь должен идти?

– Больше никуда. Кончились поминки, даже без драки обошлось, хотя и чудом, по-моему. – Он отвел волосы, упавшие ей на глаза, и задержал руку у нее на лбу. – Я только покурю на крылечке и приду к тебе. Можно?

– Ну зачем ты спрашиваешь? – укоризненно сказала Аня.

– Затем, что… не очень-то тебе все это было, да? – вздохнул Сергей. И вдруг сказал, глядя прямо ей в глаза: – Анюта, выходи за меня замуж.

Аня так растерялась от этих его слов, что чуть не нырнула с головой под одеяло. Она совсем не думала о том, чтобы выйти замуж, это было слово из какой-то взрослой, ей еще только предстоящей жизни! Но вместе с тем она ведь и не представляла, что может наступить такое время, когда она будет без Сергея, а это же, наверное, и значит – выйти за него замуж?

– Я очень этого хотел бы, – сказал он, не дождавшись от нее ответа.

Он стоял у сверкающего белой постелью топчана, держал в руке так и не закуренную сигарету и смотрел на Аню тем взглядом, которого она совсем не понимала. Пятнышко стрелой белело у его виска.

– Ты сейчас как будто скажешь «но», – тихо проговорила она. – Почему, Сережа?

– Потому что я не могу предложить тебе ничего такого, в чем я был бы уверен: лучше для тебя и быть не может, – ответил он. – Я сказал, чтобы ты выходила за меня замуж, потому что очень сильно этого хочу. Но вот я, например, очень сильно хотел, чтобы ты сегодня со мной поехала. И что? Очень тебе здесь нравится? И замуж за меня – тоже… Я же понимаю, что жизнь у меня будет самая обыкновенная. – Он сел на край постели и взял Аню за руку. И сразу же она стала слышать его слова совсем по-другому: она слышала то, что он говорил, и одновременно чувствовала то, чего он сказать не мог. – Я же самый обыкновенный математик. Ну, может быть, немножко лучше, чем другие, – в аспирантуру собираюсь. Но у меня обыкновенный логический ум, и я не представляю, чтобы моя жизнь была шире, или даже не шире, а как-то… ярче, чем это возможно по законам обыкновенной житейской логики. Это непонятно? – спросил он.

– Это понятно, Сережа, – еще тише сказала Аня. – Но я ведь…

– А ты ведь совсем другая. – Он наклонился и поцеловал ее в губы. И поцелуй говорил совсем другое, чем слова. – Мне кажется, у тебя должна быть какая-то необыкновенная, совсем не обыденная жизнь. Как шмель изменчивый и шмель печальный. – Он улыбнулся, но как-то не очень весело. – У тебя всего такого очень много. Помнишь, еще сон мне свой рассказывала, про грифельных птиц? И я боюсь тебя обмануть.

Грифельных птиц она увидела во сне несколько дней назад и, конечно, сразу рассказала про них Сергею. Ей снилось, что она пишет грифелем на старинной доске, а буквы сразу же превращаются в больших птиц и улетают. И ничего особенного вообще-то не было в этом сне, и даже ничего самостоятельного – просто она как раз накануне читала «Грифельную оду» Мандельштама, в которой, как ей показалось, говорилось о чем-то подобном.