Развод не дам. Точка - Галина Милоградская Страница 43

Просыпаюсь с гудящей головой. Не помню, как отрубился. Телек работает, на часах — семь утра. Перегар висит в воздухе, во рту кисло. Понедельник — день тяжёлый, как ни крути. Даже если ты в этот понедельник свободен. Завтрак в номер, вкуса еды не чувствую, сплошной картон. Надо ехать домой, только дом ли теперь там? Вчера утром надеялся всё исправить, сейчас понимаю — опоздал.

Номер забронирован на три дня, пока поживу тут. Надо квартирантам сказать, чтобы со следующего месяца съезжали. Что делать с квартирой? Как будто есть варианты… Девочкам оставлю без разговоров. Себе только машину оставлю, у Агаты своя. Благородно? Скорее, плата за боль, которую им причинил. Господи, как же хочется закрыть глаза, а открыть пять лет назад! Как там фильме было, когда он одно слово на стене написал, и всё изменилось? Нет. Я бы тоже «нет» написал на руинах разрушенной семьи.

Надо с Костиком поговорить, не откладывая. Пишу Ляльке, предупреждаю, что к садику приеду. Прочитала, спрашивает: зачем? К тебе, блядь, просится! Ясно же, что к сыну. Отправляю голосовое:

— Хочу поговорить с Котом.

Думаешь, ему нужна сейчас твоя правда?

Пишет, не голосовым. Можно позвонить, но её голос слышать не хочу. Нужна ли четырёхлетнему ребёнку правда? Он и не поймёт особо. Но хочу, чтобы знал, что его люблю, и что у него есть старшая сестра, к которой часто езжу. Придёт время, расскажу всё, о чём бы ни попросил, но хочу, чтобы о Каринке уже сейчас узнал. Надеюсь, Лялька не станет против меня настраивать. Говорит, что отпросится раньше с работы и приедет к трём, после тихого часа.

Домой приезжаю, пока там никого нет. Каринке пока лучше на глаза не показываться, хотя бы пару дней, пусть потихоньку новости в голове уложит, потом начну мосты наводить. Стою на пороге, дышу и не могу надышаться. Раньше не замечал, как тут пахнет: по-родному. Неповторимый аромат, который появляется, когда долго живёшь на одном месте. Глаза печёт. Мне теперь сюда как гостю приходить, выходит?..

Медленно хожу из комнаты к комнате. Везде рука Агаты чувствуется, всё стильно и вместе с тем уютно. Помню, как в Провансе были, как она эту вазу выбирала, а потом через границу везла и боялась, что разобьётся. Или картина на шёлке из Китая, купленная на блошином рынке в Самарканде… Каждая подушка на диване с историей. И фотографии наши везде… Не везде. В спальне только она и Каринка, остальных нет, и пустота над изголовьем притягивает взгляд. Чувствую, как дыра в груди разрастается и затягивает.

С собой беру немного вещей — остальное у Ляльки потом заберу. Выхожу, не оборачиваясь, жмурюсь, когда дверь за спиной закрывается и щёлкает замком.

— О, Маратик, здравствуй! — из лифта выходит соседка, тётя Полина. — С рейса или на рейс?

— На рейс. — Улыбаюсь и думаю: правда же на рейс. Теперь сюда только транзитом, ненадолго. Два часа бесцельно катаюсь по городу, мыслей много и все никак не зацепятся друг за друга. Какая-то муть по радио, пробки, люди вокруг куда-то спешат. А мне ехать некуда и не к кому.

Когда подъезжаю к садику, Лялька уже ждёт. Расхаживает неподалёку, курит. Ничто не ёкает, вообще. Да, красивая. Да, не глупая. Но сколько их таких вокруг?

— Зачем тебе это понадобилось? — спрашивает, как только подхожу.

— Пусть знает, что у него есть сестра. Об остальном пока знать рано, — говорю, глядя поверх её головы.

— В благородство решил поиграть? — иронизирует. Когти показывает. Пожимаю плечами.

— Если и так, что?

— Ничего. — Она тоже пожимает плечами. — Только давай дома скажешь, хорошо?

— Отлично. Как раз вещи свои заберу.

Вздрагивает. Присматриваюсь: губы поджаты, взгляд в себя. Надеялась, что останусь? После всего сказанного и сделанного? Костик радостно вцепляется в ноги, хохочет, когда на руки беру. Пахнет так сладко — детством. И новость о сестре принимает так, как принимает маленький ребёнок. Кивает, с минуту думает и бежит играть.

— Держи. — Лялька протягивает мою сумку. Прислоняется спиной к стене, смотрит, как обуваюсь. — Когда тебя ждать?

— Напишу. Возьму Кота в детский центр.

— Только его? — Её голос отчётливо проседает. Смотрю серьёзно:

— Да. Только его.

Она молча кивает. За спиной захлопывается очередная дверь, на этот раз при этом звуке чувствую облегчение.

Агату хочется увидеть невероятно, но надо держаться. Надо, а не получается. В номере тихо, темно, хотя ещё не поздно. Похожу к окну, отпиваю из бутылки. Опять. Как бы в привычку не вошло. Не войдёт, но сейчас необходимо. Пью жадно, часто, чтобы скорее забыться. Пусть опять отключит, тогда не так больно будет. Агата моя. Моя жена, моя половина, не патлатого этого! Злость подхватывает, несёт на себе, когда вызываю такси. Не думаю, зачем еду, что говорить буду. Сука, какого хуя он вообще к моей женщине лезет?! Нас ещё не развели, ещё всё измениться может! Пью, глядя в окно, а сердце прыгает в горле, подпирает кадык. Таксист не успевает припарковаться, когда из офиса выходит Агата. И патлатый, конечно.

— Сука! — цежу и допиваю вискарь.

— Жена? — спрашивает таксист.

— Жена, — отвечаю и выскакиваю из машины, оставив пустую бутылку. Земля шатается, пол литра на пустой желудок кружат голову.

— Марат? — Агата останавливается. Нежная моя. Ангел.

— Агат, — глаз оторвать от неё не могу, — Агат, прости меня, а?

— Зачем ты так напился? Что скажут на работе?

— Прости, прошу. Ну, я знаю, что мудак. Сука конченая. Но ты прости, пожалуйста!

Глотаю слова, горло сжимается, говорить сложно. Больно.

— Иди проспись, — устало выдыхает Агата и пытается обойти. Хватаю за локоть, и чужая рука моментально мою убирает.

— А ты на хуй иди! — выплёвываю, глядя на патлатого.

— Агата сказала: проспись. Потом поговорите.

— У тебя не спросил, когда мне с женой разговаривать!

— Марат, прошу, уходи. — Она смотрит с мольбой, улыбаюсь в ответ.

— Не-ет, куда я без тебя пойду? Ты же моя? Моя. Мне принадлежишь.

— Она никому не принадлежит, она не вещь. — Патлатый загораживает её от меня. Только и вижу глаза наглые