Татьяна Тронина - Солнечная богиня Страница 43

– Ты не любишь Кешу? – насупилась Эмма Петровна.

– Люблю, очень люблю! Но выходить замуж только потому, что страшно остаться в старости одной, глупо.

– Да как сказать… – усмехнулась Эмма Петровна. – Я бы с тобой поспорила. А, в общем, я тебя поняла и полностью одобряю твое решение. Иди с богом.

– Скоро, наверное, Кеша приедет… Конечно, мне лучше самой с ним поговорить… – пробормотала Оля.

– Все в порядке, я сумею объяснить ему ситуацию! – просияла Эмма Петровна. – А ты поторопись.

Оле стало неприятно. Она поспешно запихнула в сумку свои последние вещи.

– Вы с Кешей совсем разные… – извиняюще произнесла Эмма Петровна. – Вы не смогли бы быть счастливы вместе, это очевидно! Возможно, другая девушка…

– …другая девушка сделает его более счастливым! – закончила Оля. – Все, прощайте. Передавайте всем привет…

Она подхватила сумку и выбежала из дома.

До ворот добежала никем не замеченной, а там сразу перебежала на другую улицу и – вниз, к реке.

Ей было страшно, но вместе с тем она ощущала какой-то невиданный восторг, эйфорию.

– …мама, я дома! – крикнул Викентий, по узкой деревянной лестнице поднимаясь на второй этаж. – Где Оля?

Навстречу ему вышла Эмма Петровна, сияющая и нарядная.

– Кеша, мальчик мой… – она расцеловала его в обе щеки. – Ну что, идем обедать?

– Погоди, мам… Где Оля, я спрашиваю? Только что заглянул в ее комнату, а там ее нет и шкаф пустой… Ни вещей, ничего… Что происходит?

И, не дожидаясь ответа, он достал из кармана сотовый и принялся сосредоточенно нажимать на кнопки.

– Погоди, я тебе все объясню, – Эмма Петровна отвела его руку с телефоном. – Оля ушла.

– Куда это она ушла? – изумленно спросил Викентий и сбежал по лестнице вниз. Эмма Петровна – за ним.

– Оля ушла от нас насовсем, – торжественно объявила она. – И я полностью одобряю ее решение. Погоди, не перебивай меня… Вы абсолютно разные люди, а в будущем…

– Мама, да где она?! – рявкнул он.

– В санатории у себя. А ты куда?

– К ней, куда же еще… – раздраженно пробормотал Викентий, шагая по аллее в направлении ворот. На полпути обернулся и крикнул: – Мама, я же сто раз просил тебя с ней не ссориться! Я тебя как человека просил!

– Да мы с ней и не ссорились… – Эмма Петровна растерянно пожала плечами.

Позади главного санаторного корпуса стоял еще небольшой дом – для обслуживающего персонала. К счастью, были еще свободные комнаты, поэтому никаких проблем с заселением не было.

Едва только Оля привела в порядок крошечную, спартанского вида клетушку, как в дверь ворвался Викентий:

– Вот ты где… Такой бардак, никто ничего не знает… Еле нашел тебя! В общем, собирайся без разговоров и пошли домой.

– Я никуда не пойду, – быстро произнесла Оля.

– Послушай, я еще раз поговорю с мамой, и она больше не будет тебя доставать! Оля… – он обнял ее и принялся быстро целовать – …Оля, милая, все будет хорошо!

Это был опасный момент, она уже начала колебаться, но потом усилием воли отстранила от себя Викентия.

– Твоя мама тут ни при чем. Я… ты знаешь, я решила провести ревизию. Ревизию собственной жизни. И…

– Бред какой-то, – выдохнул Викентий, глядя ей прямо в глаза. – О чем ты?

– Я пыталась это объяснить твоей маме, но и она меня не поняла… Да, мне тридцать четыре года, я не особенно умна, совсем не богата, годы уходят и все такое прочее… Но я не могу выходить замуж только потому, что тетя Агния дико переживает из-за моей неустроенности! – в отчаянии крикнула Оля.

– Ты меня не любишь?

– Люблю! Но не так, как надо любить человека, с которым собираешься прожить всю оставшуюся жизнь!

– Интере-есное заявленьице…

– Я хочу быть свободной в своем выборе, Кеша… – тихо произнесла она. – Я погибаю из-за того, что делаю совсем не то, что хочу! И поэтому сегодня, буквально два часа назад, я приняла решение – теперь мне все равно, что скажут обо мне люди, я никому ничего не должна, и себе в том числе… И мне наплевать, выйду я замуж или нет, потому что не это самое главное в жизни!

Некоторое время Викентий молчал, глядя на нее широко раскрытыми глазами.

– Свобода… – наконец через некоторое время выдавил он из себя. – Ну да, все мы мечтаем о ней! Свобода от обязательств, от утомительных забот о своих родных… Просто восхитительно! Мужья бросают своих жен, жены – детей, стариков выбрасывают на помойку, и все делают что хотят! Ты к этому стремишься?..

– Нет. Я не особенно сильна в красноречии, но я попытаюсь… – Оля встала у окна, за которым было видно, как у кухни разгружают фургон с продуктами. – Я говорю про ту свободу, которая должна быть внутри каждого человека. Свобода не от чего, а для чего!

– Что-то новенькое… – пробормотал Викентий.

– Если бы у меня был ребенок, то я бы с радостью заботилась о нем… Я бы жизнь отдала за него! Если бы тетю Агнию, не дай бог, парализовало, я бы тоже (нет, не с радостью конечно!) ухаживала бы за ней столько, сколько надо. Меня не пугает долгий, утомительный труд… – торопливо говорила Оля. – Если бы началась война (а я, к твоему сведению, как и все медицинские работники, военнообязанная!), я бы тоже не испугалась и выполнила бы свой долг…

Викентий неожиданно захохотал, схватившись за голову.

– Ты… ты собралась на войну, моя милая?.. Ой, нет, я не могу… По-моему, ты бредишь!

– Только долг делает человека свободным, понимаешь? – в отчаянии произнесла Оля. – Нам с детства твердят: ты должен, ты должен, и мы все воспринимаем наши повседневные обязанности как невыносимую скуку… А я не хочу быть животным и любить только потому, что так надо, и выходить замуж, потому что так принято, и рожать детей, потому что вроде как женщине без детей быть неприлично…

– А чего же ты хочешь? – удивленно спросил Викентий.

– Чтобы все было наоборот! – задыхаясь, произнесла Оля. – Я хочу любить, потому что не могу не любить, и детей хочу тоже – просто так, потому что не могу не хотеть! И я живу, потому что я свободна, я должна быть свободна, я свободна для жизни!

– Вот это да! – тихо произнес Викентий после ее страстного монолога. – Целая философия… Сразу всего и не поймешь – я не хочу, я хочу, я не должна, но я могу…

– Вспомни Фаню, как она несчастна! Родила Олежка и мучилась потом – он же так ей мешал на самом деле… пыталась женить на себе Павла, просто потому, что хотела замуж! И была счастлива только тогда, когда с Кексом гуляла вечерами вдоль реки… Она жизнь воспринимала как каторгу! А я не хочу быть на нее похожей…

– Минутку… – перебил ее Викентий. – Фаня хотела замуж за Павла, потому что любила его. Это он исковеркал ей всю жизнь!

– Неправда! – с досадой воскликнула Оля. – Она подстроила эту дурацкую попытку суицида…

– Откуда ты знаешь?

– Знаю!

Викентий подозрительно посмотрел на нее.

– Вот что, милая… – сухо произнес он после некоторого раздумья. – По-моему, ты весь этот огород нагородила из-за того, что поссорилась с моей мамой. Я же знаю, какие у вас отношения! Но ничего, я поговорю с ней…

– Кеша, я не вернусь!

– Конечно-конечно, можешь пожить здесь некоторое время! – успокоительно поднял он руку. – Приди в себя, проведи эту, как ее… ревизию. В конце концов, все невесты нервничают перед свадьбой, да и случай с Олежком тебя очень подкосил…

– Кеша!..

– Дней через пять-семь я снова загляну к тебе… – он поцеловал ее в лоб. – Да через недельку тебе надоест здесь!

– Я не вернусь! – крикнула она ему вслед.

Викентий сделал непроницаемое лицо и ушел, тихо закрыв за собой дверь.

«Не вернусь! – упрямо подумала Оля. – Конечно, тетя Агния решит, что я сама испортила себе жизнь… ну и ладно!»

Она упала ничком на узкую кровать и стала думать о Павле. И пилила себя за то, что не открыла ему дверь тогда, когда он рвался к ней в душевую.

«По-моему, я его тоже потеряла, – с запоздалым раскаянием решила она. – Впрочем… чего жалеть! Потеряла и потеряла…»

Все последующее время она находилась все в той же эйфории. Она была счастлива, потому что решила наконец изменить свою жизнь.

На следующее утро Павел проснулся с дикой головной болью.

Шершавый язык прилип к небу, и страшно хотелось пить.

Он с трудом встал и подошел к зеркалу. Как и следовало ожидать, там отразилась мрачная, заросшая щетиной физиономия. Опухшие веки, красные глаза, волосы дыбом. «Надо бы постричься!» – неожиданно он вспомнил, что давно не был в парикмахерской…

Он выпил одним махом целую бутылку минеральной воды и снова бухнулся на кровать. «Самое отвратительное похмелье – от коньяка…»

До вечера он из своей комнаты не выходил и выполз оттуда лишь после заката, нашел на кухне батон докторской колбасы и батон хлеба – это был его ужин.