Хербьерг Вассму - Сын счастья Страница 44

Вениамин сунул орудие на место и опустил дощечку, потом повернул тумбочку задней стороной к стене и отнес на кухню щипцы для сахара. Он как будто спускался в непроглядной тьме по крутому склону, хотя в руке у него была лампа. Правда, стекло лампы почернело от копоти.

Вениамин решил, что никто не хватится отвертки, шила и молотка, и потому спрятал их у себя.

Печь остыла, холодная луна глядела в его окна. Складки красной кожи заполнили голову, и Вениамин вернулся в спальню кожевника.

Он должен был полежать в кровати фру Андреа! Как это сделать, чтобы никто этого не обнаружил, он не знал, но отказаться от своего желания не мог.

Необоримые силы владели им, мешали дышать. Он забрался под перину с той стороны кровати, где стояла ее тумбочка. Зарылся лицом в подушку и вдыхал ее запах. Отвратительный. Знакомый. Прекрасный. И такой отчетливый.

Вениамин всегда чувствовал его, когда она входила в столовую. Несколько раз он угадывал его в коридоре. Но здесь этот запах заполнил все своей тяжестью. Тело, дыхание, ночь.

Вениамин задул лампу и обхватил руками подушку вместе с периной. Это была она. Горячая. Она обняла его и стала ласкать, и он тут же превратился в орудие кожевника с шелковыми швами.

Ему было больно, но она не отпускала его. Держала мертвой хваткой. И он наслаждался, пока у него хватило сил, а потом сдался.

Впервые это была не игра, вызывавшая у него чувство стыда. Все было серьезно. Он лежал в ее постели!

Вениамин представил себе, что кожевник разоблачил его и повесил на люстре. Или избил до полусмерти. Или сообщил о нем ректору. Или написал письмо Дине и Андерсу. Но все это уже не имело никакого значения. Он был непобедим. Он был взрослый мужчина, который излил свое семя в нее и на ее ложе.

Вениамин проснулся, когда на лестнице послышались шаги кухарки. Она поднималась, чтобы разбудить его! Он не смел даже вздохнуть. Глаза его приковались к ручке задолго до того, как сон окончательно покинул его. Он проспал всю ночь в постели хозяев! Сейчас его разоблачат!

Кухарка постучала в дверь его комнаты. Ее стук разодрал мир в клочья. Вениамин с трудом удержался, чтобы не откликнуться из чужой спальни, лишь бы этот стук прекратился.

Кухарка за дверью сделала шаг, потом другой. А может, просто в ожидании ответа переступила с ноги на ногу. И позвала снова:

— Семь часов! Пора вставать!

Вениамин задержал дыхание. Оба выжидали. Сейчас кухарка откроет его дверь! Увидит, что кровать пуста! Он начал молиться, чтобы она ушла восвояси. Совершенно забыв, что в таком позорном положении лучше не привлекать к себе внимание Всевышнего.

Кухарка позвала в третий раз. Голос у нее был пронзительный. Мир замер. Потом его молитва была услышана и заскрипели ступени.

Вениамин вскочил. Хотел оглядеть кровать. Но было слишком темно. Он запихнул сердце поглубже в живот, чтобы оно не так стучало. Словно слепой котенок, который пытается уничтожить свои следы, разгладил покрывало. И даже не забыл взять с собой лампу.

Он едва не попался. Кухарка снова поднялась наверх. Он громко и выразительно закашлял, чтобы она поняла, что он уже встал. Хоть бы она не стала задавать ему вопросы! Но его кашель насторожил ее.

— Вы здоровы? Почему вы так кашляете?

— Здоров! Здоров! — крикнул Вениамин незнакомым голосом. — Сейчас иду!

Она что-то пробормотала, и ступени заскрипели снова.

Вениамин ерзал на твердой деревянной скамье парты — его мучил страх. А что если кухарка поднимется в спальню кожевника и обнаружит испорченную тумбочку и смятую постель?

Учитель, заметив его бледность, спросил, не болен ли он, и Вениамин признался, что чувствует себя скверно. Его отпустили домой. Теперь он сможет осмотреть спальню и замести следы. Пока еще не стемнело.

Башмаков и пальто кухарки на месте не было. Вздохнув с облегчением, Вениамин ступил в запретную комнату. Его страх оказался обоснованным: было видно, что ночью на кровати кто-то лежал. На подушке виднелось углубление от его головы, хотя он и накинул на нее покрывало. Вениамин расправил все как мог. К сожалению, у него не было навыка — уборка постели дома не входила в его обязанности.

Вечером, дождавшись, когда кухарка ушла к себе, он снова завернул в ткань орудие кожевника и прибил дощечку на место. У него было такое чувство, будто он спрятал заговорщика, которому известна его тайна.

Вениамин представлял себе, как фру Андреа, вернувшись домой, будет спать в той же постели, в которой спал он.

Делая уроки, он думал только об этом.

В тот день, когда кожевник с женой вернулись домой с похорон, Вениамин выступал в зале ресторатора Петтерсена. Так он объяснил своим хозяевам.

Учитель норвежского просил его прочитать на вечере стихотворение Вергеланда.

— У вас хороший голос и талант к декламации, — сказал он Вениамину.

Вениамин стоял на возвышении и вкладывал свою тайну в каждое слово стихотворения, посвященного Стелле, «небесной невесте». Слова сами собой возникали у него на губах. Ему оставалось только произносить их:

О чувства, вы как тот блаженный

Толчок, что сообщил Вселенной

Движение, зажег вдали

Светила, Прометею дал

Огонь, который запылал

В безжизненной крови Земли!

[10]

Тут уже не имело значения, что рукава сюртука слишком длинны и штанины лежат складками на башмаках. Долго не смолкали аплодисменты.

Вениамин был озабочен тем, чтобы не споткнуться на сцене, держаться с достоинством и пройти твердым шагом.

В первом ряду сидели девушки. Проходя во время антракта в соседний зал, чтобы выпить чашку какао, Вениамин скользнул по ним взглядом.

Они смотрели на него. Все как одна! На него? Возвращаясь с полной чашкой, он заставил себя снова пройти мимо них. Среди гимназисток сидела рыжеволосая девушка с кожаным кантом на манжетах.

Неожиданно Вениамин обнаружил, что держит в руке орудие кожевника. Он невольно вздрогнул и пролил горячее какао.

Рыженькая тут же вскочила, спрятала орудие кожевника в складках своей юбки и взяла у него из рук чашку. Она, как и прежде, не отрывала от него глаз. Все произошло очень быстро. Он смущенно поклонился ей:

— Спасибо!

Тут же напомнила о себе обожженная рука. Вениамин скривился. Держа в одной руке чашку, девушка другой рукой достала носовой платок. Ее груди поднимались и опускались, как два зверька. Белые пухлые пальчики осторожно вытерли его пострадавшую руку.

— Вы так хорошо читали стихи! — сказала она. Глаза у нее были синие. Но он не мог забыть, что она спрятала в складках юбки орудие кожевника.