Лина Дорош - Новые туфли хочется всегда Страница 44

Я направился в сторону странной, но меня под белы рученьки подхватили две нимфы – вырваться из этих красивых, слабых, но невероятно цепких рук мне составило некоторого труда и времени. А не-охотница по-прежнему сидела одна и зияла своими глазами. Как черные дыры они меня притягивали. Странное меня никогда особо не привлекало. Загадок не люблю, тем более там, где весело. А здесь мне стало интересно, и я к ней подошел.

– Странно, столько «добычи» вокруг, а Вы не охотитесь. Выпьем?

– С чего Вы взяли? Спасибо, я уже, – она показала на высокий стакан с чем-то прозрачным.

– Джин-тоник?

– Минеральная вода без газа.

Она говорила тихо. Мне приходилось к ней наклоняться, чтобы хоть что-то расслышать.

– И как? Веселит?

– А то.

– И всё-таки очень странная у Вас стратегия.

– Зато эффективная.

– В чем эффективность?

– Мне только кажется или я сейчас сама с собой разговариваю?

– Неужели мишень – я?

– Теперь – да.

– Почему?

– Не пассивный.

– Сомнительный комплимент.

– Какой уж есть.

– А Вам на воздух не хочется?

– А Вы никак с любимой собачкой пришли?

– К сожалению, нет.

– Интересно, почему после пятиминутного разговора Вам захотелось выгулять меня?

– Здесь обстановка не для разговоров.

Она кивнула. Мы вышли на улицу. Я смотрел на рыжий ежик ее волос.

– Почему у Вас такая короткая стрижка? Длинные волосы выглядят более привлекательно.

– Для Вас?

– Для меня.

– Ну, я была не в курсе.

– И всё-таки. Это Ваша обычная прическа?

– Нет, мне так захотелось. Сильно захотелось коротко подстричься. Совсем коротко. А в парикмахерской поняла, что хочется почти под ноль. Видимо, надо было состричь какую-то информацию.

Внутренне я вздрогнул. Будто бы она читала вслух дневник моей ма. Я смотрел на нее и подумал, что у мамы, наверное, была точно такая же стрижка, когда она поехала в Альпы.

– Молодой человек! Внутри Вас живет какая-то мысль. Вы меня слушаете, но как фон, а на самом деле обдумываете что-то своё. Мне несложно вещать в режиме радио. И не обидно. Вы просто скажите мне, я тогда не стану стараться формулировать мысли, а буду просто собирать всякую чушь.

– Вы действительно думаете, что я замечу разницу?

Она впервые повела себя как обычная женщина: выпучила глаза, а потом начала усиленно хлопать ресницами.

– Что?!

– Девушка, а Вы уверены, что не замужем?

– Вы так боитесь, что я скажу Вам «да»?

– Наоборот.

– А! Поняла! Боитесь позариться на залежалый товар?

– Опять наоборот.

– Однако… Фамилия Жириновские у Вас случайно в родне не встречается?

– Почему спросили? – теперь удивлялись мои глаза.

– Это может быть только генетическая форма одаренности быть одновременно перпендикулярным и параллельным одной и той же прямой.

– Зачем Вы здесь?

– На самом деле всё просто. Я здесь проездом и завтра уезжаю.

– Куда и зачем?

– В Париж. Жить. Буду служить переводчиком в посольстве.

Меня коротнуло второй раз.

– А давайте обменяемся сувенирами?

Она вздернула брови.

– На память, – добавил я.

– Сначала скажите, какой сувенир ждете от меня.

– Номер телефона.

– На Ваш номер обменять не соглашусь.

– Не предлагаю. Не столь наивен. Уже.

– Тогда?

– Туфли или …?

– Достаточно. Туфли – этого достаточно.

– Тогда пошли, – я взял ее за руку и повел к своей машине.

С заднего сиденья жестом фокусника извлек коробку. Из коробки столь же фраерским жестом были извлечены туфли. Рыжие замшевые с гладким деревянным каблуком. Ее глаза загорелись. Туфли идеально подходили к цвету ее волос. Она взяла правую. Перевернула и стала что-то на них изучать:

– Тридцать шестой. Как по волшебству – мой размер. Первые пять цифр – Ваши.

– Тридцать шестой?! – я схватил левую туфлю и увидел цифры «36».

– Судя по Вашей интонации, – она показала на туфлю в моей руке, – и выражению лица – размер должен был быть другим.

– Определенно: фокусы закончились и начались чудеса.

– Чей же, по-вашему, это промысел?

– Не знаю, но размер должен был быть тридцать седьмой. Я не мог ошибиться – просил именно тридцать седьмой.

Она надела правый. Молча забрала у меня левый и надела его тоже. Проделала какие-то манипуляции, сделала несколько шагов.

– Отличные. У Вас есть вкус. Вторые пять цифр – тоже Ваши. Тем более, что эти туфли никому, кроме меня, не подойдут.

– Спасибо, успокоили.

– И заметьте, я не спрашиваю, что эти великолепные туфли делали на заднем сиденье Вашей машины. И почему оказались у меня.

– Заметил. Но я всё-таки спрошу, почему эти туфли-таки оказались у тебя.

– Да, не спорю, что правильные десять сантиметров каблуков посильнее брудершафта будут… Ты – так ты.

– Таки почему?

– Честно?

– Как на исповеди.

– Новые туфли хочется всегда… – она закатила глаза.

Я стоял и любовался. Она так трогательно закатила глаза и запрокинула голову, потом стала раскачиваться на каблуках и засмеялась, потом сощурила глаза и хитро спросила:

– Можно я тебя поцелую?

– Можно, – я расправил плечи, закрыл глаза и замер в ожидании.

Она огляделась по сторонам – ничего подходящего, на что можно было бы встать, чтобы достать до моего лба, не было, поэтому, встав на цыпочки и вытянув шею, она поцеловала меня в щеку.

– Это называется «поцелуй»? – я не мог скрыть разочарования.

– Это называется «можно поцеловать», – она улыбалась.

– Ты точно была одна на вечеринке?

– Напоминаю, что у тебя осталось всего два вопроса.

Я искренне удивился.

– Для чего?

– Для всего или ничего.

– А почему именно сейчас их стало два?

– Все предыдущие будем считать за «раз».

– Но почему?!

– Перебор. Это уже третий вопрос.

– Но!

– Да-да! Именно! Тебе остались только восклицания, комментарии, предположения, но не вопросы! Хватит задавать вопросы – пора давать ответы, советы, делать комплименты и предложения.

P.S. Утром, когда я проснулся на даче, то первым делом взял в руки дневник. Не читал, а просто листал. Записи закончились, но страницы в ежедневнике еще оставались. Я листал пустые страницы. Листал медленно. На предпоследней странице увидел еще одну запись: «Сын, очень грустно, когда книжка заканчивается страницами для заметок. Книжка не должна заканчиваться пустыми листами. Я, как и ты, всегда долистываю до конца в надежде, что последним будет слово. Последние слова часто заставляют начать читать сначала. Туфли – это, конечно, очень важно. Но и не важно тоже. Если есть танец. Сын, я надеюсь, что тебе будет с кем танцевать. Танцевать всегда. Танцевать сердцем. Как мне…». Мы танцевали на улице возле машины, я чувствовал, что встретил женщину с идеально дурными для меня генами. И еще она очень убедительно говорила о туфлях. Очень убедительно. Даже убедительнее мамы…