Ирина Кисельгоф - Соль любви Страница 44

Лицо Старосельцева пылало вечерним солнцем. Он смотрел в окно, я не могла разглядеть его глаз. Я даже не могла их вспомнить, хотя видела каждый день. Я узнала Шара и вдруг поняла, что совсем не знаю Старосельцева. Он всегда раздражал меня до зубовного скрежета. За Рыбакову, за Терентьеву, за всех. Он открылся мне сейчас, и я разгадала – все мы хотя бы раз в жизни Корицы или те, кто их убивает. Гера об этом уже говорил. Это было так давно, что я забыла. Зря. Может, это мне помогло бы. Любовь – дурацкая штука. Она выбирает за нас и выбирает не нас.

– Я хочу большой белый стол, – вдруг сказала я. – Уже давно. Сколько себя помню.

Я только произнесла это, как увидела глаза Старосельцева перед собой. Под огромной лупой зимнего солнца. В них шкотами бежали травянисто-зеленые радиальные мышцы. Шкоты управляют парусами и расширяют зрачок. Это все знают.

– Я не умею делать столы, но можно научиться. Хочешь попробовать?

– Правда?

Старосельцев обнимал меня так осторожно, будто боялся, что я сломаюсь. Мне было тоскливо. Так тоскливо, что хотелось плакать. Старосельцев оказался моим человеком до самой последней косточки, а мне выбрали другого. И ничего поделать с этим нельзя.

Ночью мне приснился сон. Я собирала траву, расстеленную огромным полем до самого горизонта. У травы было лицо, и в ее лице свет. Два улыбочных солнышка, а глаза зеленые.

– Пей, голубушка, – сказал мне кто-то.

Я отпила медовой травы. Она пахла весной и морем.

– Спасибо, полегчало, – ответила я.

Глава 18

– У меня сегодня день рождения, – сказал Илья. – Отмечаю как обычно. С друзьями. Сначала в ресторане, потом в ночном клубе. До утра.

– Можно я с тобой? Или нет?

– Там будет много моих друзей. Очень много. Толпа. Тебе же это не нравится.

– Разве мы не можем быть вместе? В твой день рождения?

Для меня «вместе» значило быть вдвоем. Рука об руку. Глаза в глаза. День рождения для меня самый важный день на свете. Важнее Нового года. Иначе зачем тогда рождаться и зачем жить? Без этого дня все теряет смысл.

– Оденься поприличнее, – усмехнулись черные ямочки. – Ты вроде как со мной.

– Хорошо, – мой голос привычно сорвался на шепот.

Я все поняла. Илья не хотел, чтобы я шла отмечать день рождения с его друзьями. Я оказалась бы там не к месту. Белой вороной. Я не должна была идти, но пошла. Все всегда поступают согласно объявленной истине. Получалось, я тоже. А может, я чего-то ждала. Сама не зная чего.

Я приехала домой и отыскала прабабушкино белое кисейное платье. Она носила его совсем молодой. До замужества. Она улыбалась с фотографии, глядя мне прямо в глаза. У нее была такая хорошая улыбка.

– Я нормально оделась? Без финтифлюшек, широких юбок, пелерин и оборок. Это не винтажное платье. Совсем обычное.

– Ты похожа на белого лебедя.

– Из «Лебединого озера»?

Я вспомнила четырех дурацких лебедей в кокошниках из белых перьев. С ногами флажком под зонтиком из слоеной газовой вуалетки.

– Нет! На лебедя-подростка! – улыбнулся Гера. – У тебя глаза стали ультрамариновыми. Синее море, белый парусник, дальние страны. Все в твоих глазах.

– Я им не понравлюсь. Я не белый лебедь, я белая ворона.

– Ты не белая ворона. Ты привидение белой вороны. Они от ужаса сделают харакири.

Мы рассмеялись. И я его обняла. Как я хотела, чтобы Гера пошел со мной!

– Люди такими красивыми не бывают, – его сердце колотилось как сумасшедшее. – Ты пришелец из другой галактики. Из твоей любимой фантастики.

– Все пришельцы злые, – я зарылась головой в его грудь.

– Нет. Просто злые самые активные и навязчивые. От них помогают пестициды.

Я положила в сумку туфли и застряла у входной двери. Как мне не хотелось идти! Мне было страшно. Как в детстве.

– Если что, отстреливай безжалостно. Остальных добивай ногами, – Гера пальцем приподнял мне нос. – Я это на всякий случай говорю. Люди хорошие. Сама увидишь.

Я приехала в ресторан одна. Илья сказал, ему некогда меня встречать. Уже в холле я услышала мажорную музыку. Такая музыка и должна быть на днях рождения. Я переобулась в туфли и вошла в зал. Я впервые была в ресторане, потому не сразу нашла его компанию.

– Знакомьтесь. Катя! – засмеялся Илья.

Рядом с ним сидела девушка с вишневыми губами. Моя ровесница. А места свободного для меня не оказалось. Нигде.

– Официант! Стул! – крикнул Илья. – Для девушки с кукушкой в голове!

Все рассмеялись. Официант нес стул, я стояла возле стола, гости праздновали день рождения. Я хотела уйти и не могла. Во мне остановилось время. Я наблюдала со стороны, как Илья зачарованно смотрел на вишневый рот девушки. На то, как вишневый квартет сложил вишни поцелуем и потянул из трубочки коктейль. Он смотрел не отрываясь, выражение его глаз увидеть было нельзя, но это стало неважным. Темно-красные вишни и золотой мартини без труда сложили кубик Рубика. Не стоило даже гадать.

Две вишенки вверху, две полные вишенки внизу с разлившимися вишневыми дорожками по обе стороны говорили не умолкая. Гроздь спелых вишен, которые, наверное, хочется есть глазами. Квартет сладких вишен под большими, искрящимися глазами. И чужие глаза, множество пар чужих глаз и ушей, слушающих музыку вишневого квартета в огромном пространстве из искусственного света и кондиционированного, стерильного воздуха.

Девушка подняла голову и улыбнулась Илье одними глазами. Ее губы были сложены поцелуем вокруг трубочки для коктейля. Он улыбнулся в ответ. Девушка опустила ресницы и сразу же подняла. Широко распахнула ресницы, чтобы впустить другого человека в себя. Она пила коктейль, глядя на него, он на нее. Так получилось, что два человека внезапно оказались одни в зале обычного ресторана. Илья улыбался. То чуть заметно, будто для себя, то отчетливо, почти вслух. Наверное, сидя рядом с ним, можно было и не заметить улыбки, если бы не ямочки на щеках. Его улыбка жонглировала ямочками, они лучились смехом, разлетаясь во все стороны, и гасли так же внезапно, как появлялись.

– Стул, – раздался рядом голос.

Я вздрогнула и перевела взгляд на официанта.

– Сом, подвинься! – велел Илья. – Видишь, девушка стоит.

Гости раздвинулись в торце стола, напротив Ильи, официант еле втиснул стул.

– У тебя правда кукушка в голове? – улыбаясь, спросил Сом.

– Судя по прикиду, она принцесса на горошине, – рассмеялся второй.

– Кто горошина? – подняла брови девушка справа от Ильи. – Неужели ты, Софронов?

– Не я – кукушка, – Илья улыбнулся сам себе.

– Слушай, Катя, ты немая? – спросил Сом. – Что молчишь?

– Глухонемая, – ответила за меня девушка с вишневыми губами.

Все расхохотались. Я опустила голову. На пустой тарелке кружилась мандала, то увеличиваясь, то уменьшаясь. Я не могла ее разглядеть. Она меняла положение и форму, расплываясь в тарелке синим чернильным пятном.