Доверься мне - Кристен Каллихан Страница 44

— Эх, я была рыжей, с веснушками, круглым лицом и в то время полностью плоской в районе груди. Полагаю, это не то, что искали парни из моего класса.

Джон проводит ладонью вверх по моей руке.

— Мальчишки-подростки идиоты. У меня по умолчанию был один критерий в отношении девушек: легко завалить.

— Миленько.

— Эй, я же сказал, что мы были идиотами.

— Так ты говоришь, что твои стандарты изменились?

— Ах…

— Может, просто начни снова петь, — посоветовала я.

Он коснулся губами моей макушки.

— Это ты прервала тихую красоту моего пения о медленном погружении в неизбежную смерть, пока друзья смотрят на это и плачут.

Закрывая глаза, я глажу пальцем его кожу.

— Ты знаешь, что у тебя немного извращенное чувство юмора?

Я почти могу почувствовать его улыбку.

— Парни считают это чертовски раздражающим.

— Ты был таким же до… — Я неловко замолкаю.

От вздоха его грудь поднимается и опускается.

— Ага. Мрачный юмор висельника и недостаток соответствующей социальной тактичности.

Звучит так, будто он цитирует мистера Скотта.

— Я знала. — С улыбкой поворачиваю голову к его теплу. От него пахнет моим лимонно-медовым мылом, которым Джон мыл руки; под ним прячется отчетливый оттенок сандалового дерева, который может быть его дезодорантом. Ничего особенного, правда, но я бы с радостью прижалась носом к его коже и вдыхала в течение нескольких дней. По правде говоря, простое пребывание рядом с ним делает меня счастливой. — Никогда не меняйся, Джон. Обещай мне это.

Он молчит секунду, его рука лежит на моей макушке.

— Обещаю.

— Хорошо. А теперь спой мне песню не о смерти.

Он смеется спокойно и расслабленно, снова играя пальцами с моими волосами.

— М-м-м… знаешь, я только что осознал, что большинство медленных песен своего рода болезненные. Потеря любви, тоска, смерть… Боже, музыканты — это больное грустное стадо.

Я хрипло смеюсь.

— Половину времени весь мир грустный и больной. Ты просто поешь его песни, наделяя голосом и позволяя выпустить эти чувства.

Он играется с локоном моих волос.

— А ты когда-нибудь… — бездумно начинаю я и тут же прикусываю губу, чтобы заткнуться.

Джон дыханием согревает мои волосы.

— Когда-нибудь что?

— Ничего. — Я прижимаюсь сильнее. — Не знаю, что собиралась спросить.

Его голос мягкий, но слегка изумленный.

— Знаешь. Просто спроси, Стеллс. Все в порядке.

Я понимаю, что прижимаюсь к нему, пытаясь подготовиться, и подготовить его.

— Ты когда-нибудь думал о той ночи?

Он понимает, о какой именно ночи я говорю, и напрягается всем телом.

— Прости, — выпаливаю я. — Мне не стоило…

— Не надо, — прерывает он. — Я бы предпочел, чтобы ты спросила, чем ходила вокруг меня на цыпочках.

Я тупо киваю, ощущая, как учащается пульс.

Джон ерзает, устраиваясь удобнее.

— Все ходят вокруг этого на цыпочках, в том числе и я. Как будто это какая-то темная тайна, которая является шуткой, потому что все знают.

— Прости, — снова произношу я, не представляя, что еще сказать.

Но он, кажется, признателен за это, потому что слегка меня сжимает.

— Мы живем в мире, где люди, приветствуя друг друга при встрече, спрашивают: «Как ты?» Но лишь некоторые из нас на самом деле хотят знать ответ. Это вроде как забавно, если задуматься. В действительности мы не хотим знать, как дела у другого человека, но хотим выглядеть так, будто нам интересно.

— Я всегда испытываю искушение ответить, что у меня ужасные месячные судороги, и не могу вспомнить, оставила ли духовку включенной, и можете ли вы назвать это жареным бутербродом с сыром, если добавляете любое мясо, кроме бекона?

Джон смеется легко и коротко.

— На последний вопрос точно «нет». — Он замолкает, а потом продолжает сдержанно: — Тогда я не знал, что попал в беду. Я всегда жил на подъемах и спадах. И думал, что все так. Я мог быть наполнен энергией, выпускать песню за песней, бодрствовать лишь ради того, чтобы продолжать. А потом упирался в стену, и все рушилось. Мне не хотелось вылезать из постели, предпочитал сон бодрствованию, ничем не интересовался. Но группа всегда оказывалась рядом. Я был знаменит; у меня не было времени валяться, как я это называл.

— Что поменялось? — шепчу я.

— Не знаю, — отвечает он глухим, отстраненным голосом. — Спады стали длиться дольше, стали сильнее. Я начал жить в своей голове. И понял, что у меня не осталось желаний. Они все испарились.

— В каком смысле?

— У большинства людей есть мечта, которую они пытаются осуществить, цель в жизни, которая поддерживает их. Я сделал то, что хотел сделать. Достиг вершины. У меня ничего не осталось, не к чему было стремиться. Осознание этого поразило, и мне осталось смотреть в бездну. Поэтому тьма поглотила меня целиком. Все, о чем я мог думать: кто я на хрен такой? Чувствовал себя обманщиком, и все это… уродство начало наполнять меня… утверждая, что я нелюбим, недостоин, фальшив… пока я не почувствовал себя настолько грязным и застрявшим в собственной коже, что не мог это выдерживать. И выхода не было.

Теперь я глажу его кожу. Джон прекрасный человек, который оказал влияние и вдохновил бесчисленное множество людей и, казалось, не знал этого. Этот прекрасный мужчина более чем кто-либо из встреченных мной людей, заставляет меня чувствовать себя живой. Мне хочется плакать, потому что я тоже это чувствовала раньше. Не до такой степени, как Джон, но понимаю это ужасное чувство.

Немного расслабляясь, он хрипло продолжает:

— Но я думаю не об этом. — Джон громко сглатывает. — За что держусь, то, что полностью осознаю — это момент, когда я начал увядать. Помню, как мне было чертовски страшно и грустно. Я не горел желанием уходить. Просто хотел чувствовать себя нормально.

— Милый. — Я поворачиваюсь к нему и просто цепляюсь, впиваясь пальцами в его бок. — Я так чертовски рада, что ты здесь.

Он тяжело вздыхает.

— Как и я, Кнопка. Именно. Блядь. Здесь.

Я не именно это имела в виду, но не спорю. У нас с Джоном были свои моменты. Мы препираемся и отталкиваемся друг от друга, как противоборствующие магнитные силы. Но прямо сейчас все прекрасно.

Повисает тишина, и Джон начинает петь «Something» Битлз. Я пораженно молчу. Эмоции накатывают сильными мощными волнами. Все, что я могу сделать — это лечь и принять их, закрыть глаза и прижать его к себе. Я чертовски сильно больна, мое тело саднит, и все же чувствую, что получила лучший подарок в мире.

Глава 13

ДЖОН

— Люди болтают, — мрачно, но смиренно произносит Скотти.

Держа телефон, я усаживаюсь