Татьяна Тронина - Хозяйка чужого дома Страница 44

Костику такая жизнь нравилась – в ней был романтизм и еще нечто такое, что заставляло держаться в постоянном тонусе. За их семьей даже следили иногда – в основном из-за тех личностей, которые посещали их дом, отец категорически запрещал откровенничать по телефону, утверждая, что тот на «прослушке», несколько раз происходили неприятные инциденты, когда «проклятые гэбисты» решали напомнить, кто в стране хозяин, но, в общем, каких-то особенных неприятностей не случалось. Огромная империя шла к развалу, и к середине восьмидесятых высказывать свое недовольство можно было уже почти спокойно. Потом случилась перестройка, гласность и либерализация. Отец к тому времени умер от рака легких, осталась у Кости одна мать. Седая, нервная, с вечным пламенем в глазах, окутанная сизыми клубами табачного дыма, она сначала радовалась происходящим переменам, потом, когда даже хлеб с маслом стали дефицитом и за ними пришлось гоняться по магазинам с продуктовой карточкой, немного приуныла.

Но теперь на тесной кухне стали собираться Костины друзья – и все так же велись под дешевый портвейн бесконечные разговоры, правда, теперь больше литературно-философские. Кафка, Кастанеда, Булгаков, Толкин, Саша Соколов, Войнович, Хайдеггер – все перемешалось в одну кучу.

Костя уже не мог без этого интеллектуального трепа, он даже думать стал, используя цитаты, компиляции, ассоциации и прочие аллитерации. С раннего детства в него впиталось желание вертеть изменчивым словом как угодно, строить на его основе различные умозаключения, страдать и радоваться, любить и ненавидеть. Сам бог велел ему заняться литературой – и он ею занялся.

Преподаватели на факультете журналистики Московского университета нашли у него способность к творчеству, впрочем, постоянно пеняли талантливому парню на его склонность к демагогичности. Вокруг него вечно вертелись девушки-интеллектуалки в широких юбках, деревянных бусах и с длинными распущенными волосами, которые даже в постели ни на минуту не забывали щебетать об особенностях прозы Пастернака и экзистенциализме Сартра. Вертелись также рядом с Костей многочисленные пестрые юноши – с патологическим аппетитом, угрями, перхотью и зачатками алкоголизма, постоянно перебегавшие из стана друзей в стан врагов и обратно. Костя считался их предводителем, поскольку в свободное от возлияний и диспутов время успевал писать статейки на самые различные темы. У многих хватало сил только на богемный образ жизни.

Все они были тоже своего рода диссидентами, ибо больше всего боялись быть похожими на обывателей, на окружающих их людей, которым на Сартра с Камю было наплевать и которые читали Борхеса только потому, что это модно.

Статьи статьями, но Костя стал ловить себя на мысли, что ему даже хочется написать роман – самый настоящий толстый роман. Не о любви, конечно, хотя без ординарной лав стори, не особенно мешающей основной идее, в крупном литературном произведении тоже не обойтись. В центре – герой нашего времени, рефлексирующий человек эпохи постмодернизма. Конфликт двух эпох – тоталитарное прошлое и капиталистическое настоящее. Предстояло создать произведение сложное, не для формата покетбуков, но тем слаще было Косте обдумывать сюжет. Он уже набросал в черновике первые две главы, как вдруг ему повстречалась Елена.

Вернее, не вдруг. Он точно рассчитал, что именно с этой девушкой ему будет удобно. Возраст у него уже был не юношеский, а приводить каждую неделю к себе в дом новое легкомысленное создание в деревянных бусах, цитирующее в разгар любовных утех лирику Верлена, надоело. Елена была «золотой серединкой» – не мещанка, мечтающая только о материальных благах, но и не инфантильная интеллектуалка, небрежно сорящая на простыни табачным пеплом. Все в ней было в меру – и красоты, и невзрачности, таланта и здравого смысла, стремления к покою и желания выразить себя… Художница! Человек творческий, то есть способный понять его, Костю, но вместе с тем далекий от беллетристики, что было несомненным достоинством, ибо он уже навидался на своем веку всяких там поэтесс. Вообще, именно поэтессы набили у Кости оскомину, в отличие от всех прочих литературных дам. Да, у Елены определенные сложности с характером, слегка завышена самооценка… но это все мелочи, добродушный Костя смотрел на них сквозь пальцы.

Итак, он женился на маленькой хрупкой своевольной особе, которая рисовала странные, мрачные картины. Женился потому, что она больше всего подходила на роль его жены. Он торопился с браком еще и потому, что парочка поэтесс и одна критикесса с вызывающими манерами пророчицы всерьез собрались заполучить его в свои сети. Уж лучше Елена, чем они. Так решил Костик. Кроме того, весомую роль сыграло то обстоятельство, что картины Елены неплохо продавались, а результаты сотрудничества с музами литературного цеха оценивались скупо. Точнее, почти совсем никак – в материальном плане… Словом, была тысяча причин, которые указывали Косте на то, что его спутницей жизни должна стать именно Елена, поэтому его брак можно смело назвать браком по расчету.

Конечно, без любви дело не обошлось. Костя вообще влюблялся очень легко, не реже одного раза в сезон. Елена вызвала в нем отеческое, трепетное умиление – она была вдвое меньше его, тонкокостная, невесомая, вспыльчивая и впечатлительная… Его мать перед свадьбой даже заявила: «Не твой размер», – но то были все мелочи, мелочи…

Костя потом не раз убеждался в том, что сделал правильный выбор. Их жизнь с Еленой оказалась именно такой, какой он ее и представлял, – без скандалов, сцен ревности, нелепых претензий. Быту уделялось ровно столько внимания, сколько требовалось, а если возникали какие-то шероховатости, ни он, ни она не раздували из мухи слона. Все было достаточно ровно. Елена, конечно, могла вспылить, но сразу отходила, а Костю вообще трудно было вывести из себя какими-нибудь женскими штучками. Жена его не пилила, не контролировала и не лезла к нему в душу. За время их супружества он даже смог завести несколько интрижек на стороне, правда, с большой, большой осторожностью, тут уж дело было сугубо принципиальным. За эти три года, что он прожил рядом с Еленой, он успешно набросал еще несколько глав своего глобального романа, устроился на очень приличную работу (кстати, если бы не работа, Костя закончил бы свой труд вдвое быстрее, но куда торопиться?), они купили квартиру… и он влюбился в очередной раз. Но впервые влюбился так, что ему вдруг захотелось сломать прежнюю жизнь. То ли сыграло свою роль подспудное желание все время держать себя в тонусе, закручивая свою жизнь в сложную интригу – сказывались воспоминания о романтичном диссидентском детстве, – то ли действительно не влюбленность то была, а самая настоящая любовь.