Лайонел Шрайвер - Цена нелюбви Страница 44

Ты сам сказал, что дому всего три года. Три года? Три года наверняка ушло только на строительство! Кто вкладывает столько сил лишь для того, чтобы сразу удрать? Может, мистера Домовладельца перевели в Цинциннати, и он согласился на перевод. Что еще, кроме глубокого отвращения к собственному рению, могло выставить его за эту величественную парадную дверь? Кто способен день за днем жить с воплощенным в камень доказательством дефицита собственного воображения?

— Как получилось, что люди, построившие столь амбициозный дом, так быстро его продали? — спросила я, когда ты вел меня по затейливому заднему двору.

— У меня сложилось впечатление, что они вроде как развелись.

— Развелись?

— Ну, от этого дом ведь не стал проклятым или что-то вроде того?

, Я с любопытством на тебя посмотрела:

— Я этого не говорила.

— Если на домах остается подобный отпечаток, то в этой стране не осталось бы ни одной хижины, безопасной для счастливого брака.

Проклятый? Ты словно почувствовал это. Несмотря на все преимущества загородной жизни — обширные парки, свежий воздух, хорошие школы, — мы отдалялись друг от друга с вызывающей панику скоростью. Однако сейчас меня поражают не твои дурные предчувствия, а твоя способность их игнорировать.

У меня же не было никаких дурных предчувствий. Я просто не могла понять, как после Латвии и Экваториальной Г винеи приземлилась в Г ладстоне, Нью-Йорк. Словно стоя у моря в Фар- Рокавей во время прилива сточных вод, я едва сохраняла равновесие под набегающими волнами острого физического безобразия нашего нового приобретения. Почему ты этого не видел? Может, потому, что всегда был склонен округлять? В ресторанах, если пятнадцать процентов сводились к семнадцати долларам, ты давал на чай двадцать. Если мы проводили с новыми знакомыми утомительный вечер, я вычеркивала их; ты хотел дать им второй шанс. Когда едва знакомая молодая итальянка Марина провела в нашем лофте двое суток, а потом исчезли твои часы, я кипела от злости; ты еще больше укрепился во мнении, что оставил их в спортзале. Ленч с Брайаном и Луизой всегда удовольствие? Значит, нам было весело. Ты словно зажмуривался и отметал острые углы. Когда ты водил меня по нашей но вой собственности, твой бодрый вид профессионального рекламщика контрастировал с печальным выражением твоих глаз, моливших меня подыгрывать тебе. Ты говорил безостановочно, но истеричные нотки выдавали твои подозрения в том, что дом номер 12 по Палисад-Пэрид вовсе не внушительное архитектурное достижение, а ослепительная неудача. Хотя более жестокое определение для всего этого — ложь, можно предположить, что обман есть вариант щедрости. В конце концов, ты округлял Кевина со дня его рождения.

Я же из породы ярых приверженцев. Я предпочитаю сфокусированные фотографии. Рискуя тавтологией, скажу: я люблю людей лишь настолько, насколько люблю их. Моя эмоциональная жизнь подчиняется такой арифметической точности до двух- трех цифр после запятой, что я с удовольствием отклонилась бы, чтобы найти приятное в своем сыне. Другими словами, Франклин, я оставляю ровно семнадцать долларов.

Надеюсь, я убедила тебя в том, что нашла дом красивым. Это было твое первое масштабное решение, независимо принятое от нашего имени, и я не хотела портить тебе настроение только потому, что от мысли о жизни в этом доме мне хотелось перерезать себе вены. Про себя я пришла к выводу, что объяснение заключается не столько в твоем ином эстетическом восприятии или его недостатке, а в твоей внушаемости. Меня не было рядом, я не нашептывала тебе, как хочу кухонные лифты. В мое отсутствие в тебе взыграл вкус твоих родителей.

Или его усовершенствованная версия. Палисад-Пэрид лез из кожи вон, чтобы «соответствовать». Дом твоих родителей в Глостере, Массачусетс, был традиционным, двухэтажным с фасада и одноэтажным с тыла домиком Новой Англии. Однако принцип «не жалей средств», невинная вера в привлекательность били в глаза.

Мое восхищение девизом твоего отца «Материалы — все» относилось не только к нему. Я видела ценность людей, создававших вещи по высшему стандарту: Эрб и Глэдис построили собственный дом, коптили собственного лосося, варили собственное пиво. Однако я никогда не встречала двух других людей, существовавших исключительно в трех измерениях. Я видела, как твой отец восторгается изогнутой кленовой полкой или пенистым портером, — вот, пожалуй, и все. Думаю, только статичное физическое совершенство приводило его в восторг, а отдых перед камином с кружкой пива был дополнением. Твоя мать готовила с точностью химика, и мы прекрасно питались, когда приезжали к ним. Ее пироги с малиной, украшенные меренгами, не отличались от журнальных фотографий, и опять же у меня создавалось сильное впечатление, что целью был сам пирог, а его поедание, как разрушение ее творения, казалось ей вандализмом. (Доказательством может служить то, что твоя худая, как скелет, мать — прекрасная повариха, но с абсолютным отсутствием аппетита.) Если конвейерное производство товаров кажется безжизненным, оно и ощущается безжизненным. Я всегда испытывала облегчение, покидая дом твоих родителей, а ведь и были так добры ко мне, пусть и механически. И я чувствовала себя неблагодарной.

Все в их доме было надраено до блеска и словно скрывало тот факт, что под этим блеском ничего нет. Они не читали. У них было несколько книг: энциклопедии (корешки винного цвета придавали уют кабинету), но единственными потрепанными томиками были инструкции, руководства «сделай сам», поваренные книги и комплект «Как работают вещи». Они никак не могли понять, почему кто-то ищет фильм с несчастливым концом и покупает некрасивую картину. У них была самая современная стереосистема с динамиками по тысяче долларов каждый, о лишь горстка непритязательных дисков: «Оперные шедевры», Классические хиты». Это может показаться ленью, но я думаю все еще безнадежнее: они не знали, зачем нужна музыка.

Ты мог бы сказать это о всей жизни с твоей семьей: они не понимают, зачем она. Они прекрасные специалисты по механике жизни; они знают, как сцепить зубцы, но подозревают, что строят нечто бесплодное, вроде тех безделушек на журнальном столике, где серебристые шарики качаются туда-сюда, пока не изотрутся. Твой отец испытал глубокое разочарование, когда их дом был закончен, не потому, что что-то было плохо, а потому, что все было хорошо. Головка душа высокого давления и герметичная стеклянная кабина были установлены безукоризнно, и я легко могла представить, как — точно так же, как он отбирал безликую коллекцию лучших CD для своей великолепен ной стереосистемы, — он копается в грязи, чтобы обеспечим, душевую кабину ежедневным смыслом существования. В этом отношении их дом так опрятен, начищен и безупречен, так насыщен приспособлениями, которые месят и мелят, размораживают и нарезают рогалики, что словно и не нуждается в своих обитателях. В действительности рыгающие, какающие, расплескивающие кофе жильцы — единственные источники неопрятности в этой безукоризненной, самоподдерживающейся био сфере.