Ирина Лобусова - Пять минут до любви Страница 45

Я не думала об этом, перепрыгивая через две ступеньки лестницы, поднимаясь к публичному эшафоту глупой жестокой казни моей души. Потому, что посещение гостиничного номера всегда означает прощание с любовью. Наверное, все это глупость. Но чужие простыни оставляют следы на теле. …Не заметные следы.

Позже, прижавшись лицом к жесткой на ощупь подушке, я гипнотизировала жирное пятно на оклеенной обоями стенке, думая, как долго проходит путь от начала — назад. Существуют сотни способов выразить свое пренебрежение или ненависть. Человечество изобрело для этого целую меру слов. Но как выразить чувство, если любишь одного, а засыпаешь, прижавшись к другому? Как назвать в этот момент состояние своей никчемной души?

Собственно, это была просто холодная осенняя ночь, в которую ветер сбрасывал на землю застывшие от холода листья. И в которую можно было позволить себя любить. Но, просыпаясь на рассвете, под утро, побывав каждый раз в новой постели, я ловила себя на истинно — женской мысли о том, что если б существовал тот единственный, с которым я могла бы прожить хотя бы часть жизни, то ни за что на свете я больше не меняла бы постелей. И хранила бы ему верность — на всю жизнь.

Но я не спала по ночам довольно давно, и для моей бессонницы не подходили лечебные средства. Каждый раз мою горькую бессонницу вызывало одно конкретное лицо…

В те предрассветные часы (ночь наиболее темна перед самым рассветом), на фоне гостиничных обоев в цветочек я пристально вглядывалась в лицо спящего рядом со мною мужчины, который уже стал мне близок, всматривалась, не находя ни одной знакомой черты. Эти отчуждение и холодность, возникающие в моей души после такого рода близости, я не могла ни понять, ни простить. От желания тепла и нежности, охвативших меня в машине скорой, не осталось ни следа. Когда мы забрались к самой вершине лестницы и я увидела обшарпанную дверь гостиничного номера, в который он меня привел, когда ключ повернулся в замке, мне захотелось бежать, очень быстро бежать от этой отвратительной реальности, в жалком свете тусклого электричества выставившей свое страшное, выщербленное, уродливое лицо. Мне захотелось бежать — но мои ноги приросли к полу. И я почувствовала звучащую весьма откровенно мысль о том, что подсознательно я всегда буду ненавидеть этого человека, который привел меня как последнюю шлюху в свой гостиничный номер, просто так, запросто, без ласковых слов и цветов, и себя — за то, что я могла с ним пойти.

Я даже сделала попытку к отступлению — жалкую, дешевую попытку…

— Знаешь, уже очень поздно… мне уже пора ехать… может быть, как-то в другой раз?

Он обернулся и посмотрел на меня как на последнюю идиотку.

— Завтра утром я улетаю — когда в другой раз?

— Потом…

— Знаешь, если ты сейчас развернешься и уйдешь, боюсь, мы с тобой уже не увидимся. Я не люблю таких женщин. Сначала ты вела себя нормально, а потом так резко поворачивать назад… Я этого не понимаю!

— Я не поворачиваю назад! Но мне как-то неловко…

— Знаешь, у тебя какое-то неправильное отношение к жизни. Я очень хочу, но не могу тебя понять. Мы взрослые мужчина и женщина, мы друг другу нравимся и мы собираемся дальше жить вместе — ведь я хочу, чтобы ты приехала и жила у меня в Москве. Так зачем же нужно оттягивать время и делать вид, что между нами ничего особенного не происходит? Ведь рано или поздно — но мы все равно будем вместе. Так почему нельзя сразу наслаждаться жизнью, если мы с тобой уже все решили? Я не могу этого понять!

Я промолчала. Я не знала, что можно ему ответить. Разговор начинал меня тяготить. Он был прав и он мне нравился. Я была свободна — человек, которого я люблю, сказал, что женится на другой. Но — было что-то, что меня сдерживало. И это я не могла в себе подавить.

— Я понимаю. Ты хотела бы, чтобы все это происходило не в такой обстановке. Ты хотела бы, чтобы наша первая ночь была совершенно другой. Но знаешь, в жизни многое происходит совсем не так, как нам бы хотелось. Иногда не приходится выбирать… Но я обещаю тебе, что наша вторая ночь будет совершенно не похожа на первую!

От того, что своими словами он выразил мои мысли, я почувствовала некоторое облегчение. Его было достаточно для того, чтобы я решилась. Да и глупо было придумывать что-то еще. Он улыбнулся — потому, что прочитал в моих глазах уже принятое решение. Толкнул открытую дверь и мы вошли в номер.

Это был стандартный гостиничный номер с широкой кроватью посередине и маленькой ванной. Комната выглядела уютной, хоть и была небольшой. Щелкнул выключатель. Белая керамическая люстра под потолком залила комнату обнажающим, ослепительным светом. Я резко обернулась:

— Выключи!

— Почему?

— Выключи. Я не хочу видеть сейчас резкий свет.

— Но я хочу любоваться твоим телом…

— Включи что-нибудь другое, не это… Лампу возле кровати…

Он вздохнул, но, взглянув на мое лицо (а там было написано, что в эту ночь со мной лучше не спорить), послушно выключил свет.

Потом открыл дверцу стенного бара, достал пузатую бутылку американского виски и два граненных стакана.

— Давай выпьем за нас?

— А почему нет?

Янтарная жидкость бросала на мою руку желтоватые блики. Выдохнув, я резко опрокинула стакан. Обжигающая жидкость так перехватила горло, что на глазах выступили слезы. Одна из этих слез скатилась вниз, по щеке. Потом я почувствовала на себе сухую, горячую руку — и меня поразило абсолютно спокойное ощущение собственной кожи, никак не отреагировавшей на его прикосновения. Рука пригибала мое тело, как ивовую ветку, в странную, потустороннюю плоскость, где начинался мир ощущений и заканчивался — мир слов… И впервые в жизни я ничего не ощутила. Впервые в жизни я спокойно восприняла переход к этой грани — вместо того, чтобы сладко замереть от восторга. Ничего не чувствовала. Совсем ничего…

В соседнем номере кто-то громко уронил пустую бутылку. Воздух разорвали гулкие пьяные голоса. За стенкой кто-то двигал мебель и выяснял отношения, вызывая бешенный восторг своей жуткой лексикой у пьяных шлюх. Я лежала в грязном гостиничном номере и думала, что дальше идти уже некуда. Словно все происходящее был последний предел, до которого я дошла. Было холодно. По моей коже нагло бегали зыбкие шуршащие мурашки. Мне совершенно не хотелось их замечать. А пьяные голоса аккомпанировали моей тоске за стеной. Медленно застывала от холода, испытывая такой страшное одиночество, которое уже было в моей жизни — не один раз…

Изредка, выходя после душа, в полумраке собственной комнаты я останавливалась перед зеркалом, проводя ладонями по нежной коже бедра или груди. И, разглаживая свое тело, думала о мерцающей воде зеркального отражения, превращающей в еще более прекрасное то, что могло бы быть. С огромным трудом учась любить свое усталое тело, учась жить, восхищаясь собой… Но я никогда не умела восхищаться собой. Мне просто хотелось, чтобы меня любили. Любили так, как не любил раньше — никогда и никто.