Лора Бекитт - Пленница судьбы Страница 45

— Да. — Шанталь старалась, чтобы голос звучал спокойно. — Полагаю, Мари там нет. Не стоит охотиться за призраками, Кристиан.

— Наверное, ты права, мама, — произнес молодой человек, вставая из-за стола. — Я не поеду. А после войны женюсь на Аннабель.

— Ты не говорил ей… о нашем прошлом?

— Нет. И не скажу.

— Я тоже не могу сказать Александру, — вздохнула Шанталь.

— Не говори. Ему незачем об этом знать. Ты не должна стыдиться себя, — сказал Кристиан, беря ее за руку. — Что было, то было, важен итог. Знаешь, мама, вычеркнуть из книги судеб страницы нельзя, это все равно что вырвать частичку сердца или перекроить душу.

— Да, — сказала Шанталь и повторила: — Важен итог…

Утро выдалось ясным. И в его свете город казался беззащитным и в то же время неподвластным разрушению с его домами в кольце неподвижных деревьев, с изящными мостами и горделивой Сеной.

Шанталь купила продукты; а вернувшись домой, вынула из гардероба платье, новую шляпку и шаль. Подумав, прихватила гребень, зеркало, шпильки и щетку для волос.

Мари не спала, она лежала, глядя в потолок затуманенным, то ли сонным, то ли равнодушным взглядом. Ее плечи были укрыты одеялом, длинные волосы струились по подушке.

— Кристиан с вами? — вдруг спросила девушка.

«Первый вопрос — о Кристиане, — отметила для себя Шанталь. — Значит, она думает о нем».

— Да, — отвечала она, твердо и немного жестко, словно проводя какую-то грань. — У него все хорошо. Он теперь видит. И я хочу сказать тебе…

— Я знаю, — перебила Мари, — что у нас с Кристианом не может быть ничего общего. Когда война закончится, я уеду из Парижа к себе на родину. Там моя дочь.

— У Кристиана есть невеста, они поженятся сразу после войны, — сочла нужным сообщить Шанталь.

Мари ничего не сказала. Она не заплакала, хотя в ее глазах блеснуло что-то похожее на растаявшие льдинки. Шанталь стало жаль девушку, но она сдержалась. Сердце — не океан, оно не способно вместить в себя много чужого горя.

Узнав о том, что у Мари есть ребенок, Шанталь успокоилась. Это маленький, но верный огонек, он выведет из мрака и успокоит душу. А Кристиан пойдет своим путем, и она, Люси Делорм, сделает все для того, чтобы их с Мари пути никогда не пересеклись. Потому что она его мать и желает ему счастья.

23 января 1871 года было заключено соглашение о сдаче Парижа. Все форты города заняли оккупанты, и с конца января на них развевались германские флаги. Солдаты парижского гарнизона были объявлены военнопленными. В течение пятнадцати дней Париж должен был уплатить Германии двести миллионов франков контрибуции.

1 марта оккупанты вошли в столицу. Город был молчалив и пуст. Кафе и магазины не работали, газеты не выходили. Жители попрятались по своим домам; лишь некоторые испуганно выглядывали из-за занавесок.

Пруссаки вступили в Париж без особого триумфа. Разрушений не было. Немецкие войска заняли район Елисейских Полей; они расположились между Сеной, площадью Согласия и предместьем Сент-Оноре.

Мари глядела на пруссаков, гулко печатающих шаг по пустынным улицам Парижа. Их вид не вызывал в душе у девушки таких чувств, как вид разбитой французской армии: толпы подавленных, измученных, оборванных, обросших людей, сгибавшихся под тяжестью ружей и сознания своего поражения.

Мари не получила разрешения на выезд и все же знала, что не останется в Париже. Мать Кристиана устроила ее в госпитале до весны: она мыла полы и посуду, ухаживала за ранеными. Теперь у нее была крыша над головой и она получала кое-какое питание, да еще Шанталь регулярно приносила ей еду.

Хотя об этом не было сказано вслух, они заключили молчаливое соглашение: Шанталь помогла Мари встать на ноги в обмен на обещание не тревожить ее сына. Девушка старалась не думать о том, справедливо ли это. Сейчас она хотела только одного — уехать к своему ребенку.

Мари знала, что с появлением пруссаков многие парижские проститутки воспряли духом. Немецкие солдаты и офицеры не скрывали своего интереса к француженкам, и в отличие от обнищавших парижан они могли и были готовы платить. Но Мари не считала возможным связываться с ними. У всякой грязи есть дно. Дна нет только у неба.

Довольно быстро жители Парижа привыкли к присутствию иноземцев. Гордость отступила на второй план, на первый вышло беспокойство за свою жизнь и имущество. Немцев впускали в дома, сажали за стол, вели с ними беседы. Многие радовались концу блокады и жили надеждой на то, что голод скоро отступит. Во всяком случае, прекратился обстрел города и завершилась страшная и суровая, порою казавшаяся бесконечной зима.

Глава 4

Весна выдалась чудесной — немеркнущая лазурь над головой, влажное, теплое и свежее дыхание ветра, приносившее запах молодых побегов и свежевспаханной земли, ослепительные утра и нежные закаты, звонкая перекличка птиц и напоминающее теплые снежные хлопья кружево цветов, усыпавших деревья.

Прекрасное стало частицей жизни, оно пронизывало повседневность. Его присутствие в жизни было таким же естественным, как беззаветная, пламенная любовь, которую Кора испытывала к своей земле, дому, Эжену, Талассе и тому ребенку, который должен был появиться на свет.

Рано утром они высадились в Бресте[5]. На Эжене был темный сюртук и белоснежная сорочка, на Талассе голубое воскресное платьице с кружевным воротничком. А Кора… В день свадьбы молодая женщина облачилась в новый наряд, какого у нее не было никогда: платье из серого шелка с двойной юбкой, с воротничком из зубчатых кружев кремового цвета, с изящно ниспадающими рукавами фасона «пагода» и широким поясом, туфли из лакированной кожи с шелковыми бантами и отделанный рюшами нарядный капор.

На бракосочетание приехали родители Корали и кучка соседей. Клод выглядел угрюмым и молчал, а Жанна Мелен втайне радовалась, глядя на дочь. Взгляд Коры утратил присущую ему печаль и светился радостью. После церемонии в мэрии последовал свадебный обед. Кора держалась свободно, оживленно и весело. Услышав, что Таласса называет Эжена отцом, Клод Мелен сперва нахмурился, а потом смягчился.

Под вечер вернулись домой. Эжен уговорил Жанну и Клода погостить у них с Корой. На Клода произвел впечатление заново побеленный дом и подправленные хозяйственные постройки. Старые деревья были вырублены, и Эжен посадил много молодых. Через неделю родители Корали окончательно примирились с зятем и уехали домой.

Эжен и Корали стояли на берегу, провожая их. Впереди простирался океан, а позади строй могучих, казавшихся темными на фоне светлой пастели неба скал преграждал вторжение на остров всего чужого и враждебного.