Звева Модиньяни - Ветер прошлого Страница 45

Казимиро был человеком крайностей и ни в чем не знал середины, для него все вещи делились на две категории: те, что он любил, и те, что ненавидел. Он любил совать нос в чужие дела, обожал свою жену и свою работу, ненавидел священников, обвиняя их в том, что его единственная дочь ушла в монастырь, и терпеть не мог тех, кто прерывал его священный дневной сон. Но он был вынужден сделать исключение для Обрубка из Кандольи: он был единственным человеком, имевшим неприкосновенность во вселенной Казимиро.

— Ты самая паршивая и гнусная скотина во всей Ломбардии, — сказал Казимиро. — В один прекрасный день я разобью твою нахальную рожу, или я больше не Казимиро из остерии «Вымя»! — Продано! — провозгласил Обрубок и стукнул кулаком по столу, подражая аукционисту. — Так за что мы выпьем?

— Жарко. Лучше всего холодного белого.

— Ладно, пусть будет белое, — согласился Обрубок.

Они выпили и приступили к разговору. Время было выбрано очень удачно: летний полдень, когда завсегдатаи остерии работали, а посторонний вряд ли рискнул бы сунуть нос на контраду Бергамини.

Название Бергамини было очень древним и восходило к пастухам из Бергамо, приходившим в эти места на зимовку со своими стадами. Эта улица издавна славилась своими молочными и сырными лавками. Тридцать лет назад, в 1766 году, сама остерия «Вымя» была такой лавкой, в ней продавались сыры из коровьего молока, а на вывеске красовалось изображение тучного коровьего вымени. Казимиро решил сохранить эту вывеску, утверждая, что она прекрасно подходит и для пивной, ибо вино — это и есть молоко для настоящих мужчин.

Остерия «Вымя» на контраде Бергамини была расположена почти точно напротив лавки галантерейщицы Аньезе. И далеко не случайно Обрубок из Кандольи ворвался сюда в этот час, когда ничьи посторонние уши не могли подслушать его слова.

Выпив вина, мужчины покинули стол и устроились на ступеньках крыльца остерии. Казимиро сел на нижнюю ступеньку, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами Обрубка.

— Я слыхал, что в курятнике у Аньезе появилась новая цыпочка, — начал Обрубок, словно сообщал ничего не значащую сплетню.

— С каких это пор ты заинтересовался живым товаром? — удивился Казимиро.

— У меня есть свои причины, — плавно обошел препятствие Обрубок. — Так есть товар или его нет?

— Есть, — подтвердил Казимиро. — Совсем желторотый цыпленок.

— Да ну?

— Малютка разодета в пух и прах. Надо полагать, Аньезе уже нашла для нее место.

— Девчушка с белокурыми кудряшками и черными глазами? — спросил Обрубок.

— А что, ты ее уже видел? — удивился Казимиро.

«Хитрый черт, — подумал он. — Хоть и осталась от него половина, а вечно он на шаг впереди всех. Самого дьявола за пояс заткнет».

— Ты помнишь, как Аньезе ее называла?

— Смутно.

— А ты вспомни. Не Саулиной?

— Да, пожалуй, да, — кивнул хозяин остерии, почесывая в затылке.

Обрубок забросил новую наживку:

— Я слыхал, она побывала в таверне «Медведь» с лекарем Кальдерини.

— Быть того не может, — тотчас же клюнул Кази-миро.

— Да тебе-то откуда знать? — спросил Обрубок.

— Позавчера вечером я видел этого лекаря собственными глазами. Он приходил сюда.

— Один?

— Да. Поставил свои сумки вон в том углу, — Казимиро для убедительности показал пальцем. — Заказал полбутылки красного и три яйца вкрутую. Именно так: красного вина и три крутых яйца. Странно, правда? Он поел, потом подсел к лодочнику Эмилио, ну, к тому, что возит гравий с Адды, и начал с ним торговаться. Потом они вышли вместе. С тех пор я не видел ни Кальдерини, ни Эмилио.

— Стало быть, он уехал на лодке Эмилио, — задумчиво проговорил Обрубок.

— Ну, этого я точно не знаю, — ответил Казимиро. — Зато ручаюсь, что девочки с ним не было. Я его хорошо знаю и уверен, что такой лакомый кусочек он бы не пропустил. И уж тем более не оставил бы в лапах Аньезе.

— Возможно, меня ввели в заблуждение, — сказал Обрубок, делая вид, что сдался. — И все-таки мне хотелось бы разузнать побольше о лодочнике Эмилио.

— Что-то ты на этот раз со мной темнишь, — нахмурился Казимиро.

— Я говорю все, что могу.

— Почему тебя так интересует эта девочка?

— Я должен оказать услугу двум людям, — объяснил Обрубок, — другу и врагу. Оба хотят, чтобы я нашел эту Саулину и передал ее с рук на руки их общей знакомой.

Казимиро навострил уши.

— А не мог бы ты мне сказать, что это за люди?

— Ты не поверишь.

— А ты попробуй, — не отступал Казимиро.

— Наполеон Бонапарт и разбойник Рибальдо.

— И в самом деле не верю, — подтвердил Казимиро. Он решил, что над ним подшучивают, и не скрывал своего разочарования.

— Я тебя предупреждал, — невозмутимо пожал плечами Обрубок из Кандольи и протянул хозяину остерии свой бокал. — Ну-ка наполни его. Я собираюсь остаться здесь, пока не вернется галантерейщица.

Любопытство Казимиро обострилось до предела. Он тоже решил, что не уйдет со своего наблюдательного поста, даже если в остерию набьется куча клиентов.

19

Марция ввела Саулину в комнату, защищенную от дневного света закрытыми жалюзи, и предложила ей присесть на канапе, обитое светлой тканью. Из стеклянного кувшина она налила два стакана молочно-белой жидкости, издававшей приятный запах миндаля.

— Это мне? — спросила Саулина, немного приободренная улыбкой молодой женщины.

— Если хочешь, — ответила та, протягивая ей стакан. — Это сладкий и освежающий напиток. Пей, тебе не повредит, особенно после всего того, что ты видела и слышала в этом доме.

— Спасибо, но не стоит беспокоиться обо мне, синьорина, — пробормотала Саулина. Она все еще побаивалась. — Извините меня, синьорина, — добавила она, — но больше всего мне хотелось бы уйти из этого дома.

— Ты права, — согласилась Марция.

Ей хотелось признаться, что она сама испытывает точно такое же желание, становящееся день ото дня все сильнее. Ей безумно хотелось покинуть эту золоченую клетку и вновь начать обычную жизнь при свете дня. Ей хотелось сказать этой девочке, что хорошо было бы им сейчас взяться за руки и вместе уйти из этого проклятого дома.

Марция ощутила неодолимое желание защитить Саулину. Она закрыла глаза, представив себе все то, что должно было произойти по замыслу Фортунато, все детали: заклинания, ароматические курения, нескромные прикосновения, похотливые ласки, ужас, отвращение, наслаждение, в которое ему всегда удавалось ее вовлечь. А потом этот дьявол во плоти, обладавший красноречием змия, приводил ей тысячу доводов в свое оправдание. В чистоте этой деревенской девочки Марция видела себя, свою собственную невинность. Такой она была до того, как сделалась рабыней и сообщницей князя тьмы.