Падший враг - Л. Дж. Шэн Страница 45

— У тебя всегда под мышкой книга по астрономии. Была одна в Италии, когда ты был на балконе, и еще одна, когда ты впервые пришел в Калипсо Холл. Это почти как твой якорь. Это приземляет тебя, не так ли?

— Это не одеяло безопасности. — Я усмехаюсь.

— Я думаю, что так и есть. — Она выгибает бровь.

— К счастью, тебе платят не за то, чтобы ты думала, а за то, чтобы повторять строки, написанные лучшими мыслителями.

— Пощади меня. — Она поднимает руку. — Если бы ты думал, что я такая глупая, ты бы не хихикал, как школьница, каждый раз, когда я шучу. А теперь расскажи мне о своем увлечении астрономией.

Она не собирается это отпускать. Я мог бы также бросить ей кость.

— Астрономия - это физика, а физика абсолютна. Она фактична и поэтому реальна. Некоторые люди обращаются к Богу за ответами. Я обращаюсь к науке. Мне нравится тайна космоса. И мне нравится разгадывать ее. Подумай об этом так: Земля взорвется примерно через семь миллиардов лет. К тому времени большая часть жизни на ней, вероятно, вымрет. Тот, кому не повезло выжить, будет вынужден наблюдать за собственной гибелью, когда Солнце поглотит Землю, после того как мы войдем в фазу красного гиганта и выйдем за пределы нашей нынешней орбиты. На этом этапе было бы неплохо иметь план Б. Несомненно, никто из нас не будет здесь, чтобы осуществить его, но мысль о том, что ты и я могли бы стать частью решения - это волнует меня.

И тогда я понимаю, что никто никогда раньше не спрашивал меня о моей любви к астрономии. Грейс обращалась с моими книгами, моей степенью, моей страстью так, словно они были не более чем пластиковым комнатным растением. Риггс и Кристиан по большей части игнорируют это. Папа никогда не понимал очарования — он никогда не понимал ничего, что не могло бы принести ему больше денег.

Виннфред действительно заботится.

Лифт открывается. Мы оба заходим внутрь. Я понятия не имею, куда мы идем. На самом деле, я понятия не имею, куда она идет. Эта женщина не позволит мне ходить за собой, куда бы она ни направлялась.

— Почему ты выбрал хедж-фонды? Почему не НАСА? — Она изучает меня.

— Я знал с самого раннего возраста, что унаследую состояние и портфель Корбинов. Чтобы не обгадить семейное наследство, мне нужно было работать в сфере финансов.

— Тебе небезразлично наследие твоей семьи?

— Не особенно, — признаюсь я. —  Смотри, у нас, Корбинов, есть проклятие. Два проклятия, если быть точным. Одно из них заключается в том, что мы всегда пытаемся превзойти последнего человека, от которого мы унаследовали империю.

— Значит, ты хочешь быть лучше своего отца, даже если его здесь нет, чтобы засвидетельствовать это. Ловко. Имеет большой смысл. А что еще? — Она наклоняет голову вбок.

Ухмыляясь, я прислоняюсь спиной к зеркалу.

— Мы всегда влюбляемся не в ту девушку. Фактически, все последние семь поколений мужчин в моей семье развелись со своими женами.

— Это действительно грустно.

— Я мог бы придумать более грустные вещи, чтобы истязать твой разум.

— Я уверена, что ты сможешь. — Она слабо улыбается. — Тебе нравится мучить людей, не так ли?

— На самом деле мне все равно, — небрежно говорю я. — В отличие от тебя, которая заботится слишком много. Благотворительные организации, волонтерская работа, печенье, улыбки. Тебе нужно жить немного больше для себя и немного меньше для всех остальных.

Она смотрит на меня, но ничего не говорит. Я задел за живое, и я знаю, что она подумает об этом, когда мы будем прощаться. Тем не менее, у нас еще есть несколько минут, чтобы поработать вместе.

— Так скажи мне, чем ты увлечена, Виннфред?

Она трет подбородок, привычка, которю она не может скрыть.

— В основном театр. С тех пор, как я была маленькой девочкой, сцена была моим спасением.

— От чего ты убегала?

— То же самое, от чего мы все убегаем. — Она проводит пальцем по краю зеркала лифта, просто чтобы что-то сделать руками. — Реальность, в основном.

Лифт открывается. Она быстро выходит.

— Что было не так с реальностью Виннфред, когда она росла? — Я собака с костью. Я гоняюсь за ней по вестибюлю, устраивая зрелище из нас обоих, и мне все равно. Завтра мне тоже будет все равно. Меня никогда не волновало, что люди думают обо мне. Всегда было не наплевать на Грейс.

— Ну, если тебе действительно нужно знать, я ненавидела быть провинциальной девчонкой с большими устремлениями, которая прекрасно знала, что такие люди, как ты, всегда будут стоять у меня на пути, высмеивать и унижать меня, когда это возможно. Я хотела верить, что могу быть чем-то потрясающим, но мир не всегда позволял мне.

Я останавливаюсь на тротуаре, как раз перед нами останавливается черная Toyota Camry Uber. Теперь я понимаю. Вот почему Винни возмущается мной с такой страстью. Я олицетворяю собой все, чего она боится и в чем чувствует себя неуверенно. И я дразнил ее этим с момента нашего знакомства.

Может быть, потому что меня тоже возмущает то, что она представляет. Легкая, непринужденная жизнь. Где гнаться за деньгами и престижем, затаив дыхание, безвкусно, а не благородно.

Она открывает заднюю дверь Камри.

Я хочу преследовать ее. Чтобы украсть еще один поцелуй, пока все хорошо. Возможно, даже сказать ей, что единственная причина, по которой я насмехался над ней в Италии, заключалась в том, что она была соблазнительной, чертовски соблазнительной, и я ненавидел ее за это.

Но в чем смысл? Виннфред слишком поглощена своей любовью к умершему мужу. Даже если бы это было не так, я всегда хотел только одну женщину. Желание другой кажется чуждым; в отличие от езды на велосипеде, это не тот навык, которым можно пренебречь и сразу же вернуться к нему.

— О, и кстати. — Она бросает на меня последний взгляд, вцепившись в дверь. — Этот поцелуй? Четыре из десяти. Может, поэтому Грейс тебе изменила. Ты плохо целуешься.

Она опускает голову и исчезает внутри автомобиля, прежде чем закрыть дверь. Машина скользит обратно в поток, оставляя меня в облаке выхлопного дыма.

Я смеюсь про себя, качая головой.

Деревенщина — развлечение на десять из десяти.

ГЛАВА 16

Винни

Прошлое

Это был мой первый раз в Италии - вообще за пределами Америки, - поэтому даже старое казалось новым. Старинные здания пастельных тонов, сложенные друг на друга, как разноцветное мороженое. Желтое августовское солнце рисовало пейзаж старинной кистью.

В Италии все