Наталия Миронина - Завтрак для Маленького принца Страница 45

– Ой, ну очень хорошая девочка! И деловая такая, и поет, и детей воспитала, и родителям помогала, и сестре… Вот только как она не ревнует своего мужа! Все-таки стриптизер… Вокруг одни женщины…

Милая пенсионерка, сама того не зная, отблагодарила меня за все маленькие советы…

Через три дня я пришел устраиваться на работу в стриптиз-клуб. Небольшое помещение с хорошим ремонтом пропахло резким мужским одеколоном.

– Добрый день. Вы по какому вопросу? – спросил меня унылый мужик с большой лысиной. Он сидел в пустынном кабинете за своим рабочим столом, в полумраке задернутых тяжелых штор, и мне показалось, что он так сидит еще со вчерашнего вечера. Было что-то несвежее и усталое в нем.

– Хочу работать у вас.

– У нас все хотят работать. – Он автоматически набил цену своему заведению.

– Ну, что ж, я всегда выбираю лучшее.

Грубый комплимент подействовал благотворно. Мужик поерзал в кресле и произнес уже другим тоном:

– Я не знаю, что умеете вы, но нам нужна фишка. Понимаете, наши зрительницы устали от однообразия. Надо предложить что-то такое… Кстати, у вас есть опыт работы в подобных заведениях?

– Нет.

– А как же вы собираетесь нас удивлять?

– Да не буду я вас удивлять. Вы просто возьмите меня на работу, а там посмотрим.

– Мы мало платим. Совсем мало. – Тут мужик усмехнулся и добавил: – Но у вас есть шанс.

– Не понял. – Я на всякий случай напрягся.

– Экстерьер, – пояснил мужик.

– А, это… Ну, я еще и танцевать умею.

– Представляю. – Тот опять превратился в скептика.

– Хотите посмотреть?

Мужик замялся, видно было, что вылезать из своего темного и уютного угла ему не хотелось.

– Да верю…

– Тогда в чем же дело?

– Ну у нас сейчас вроде нет вакансий… И потом, вас же надо обучить… Вы где работали?

– В театре. Я закончил хореографическое училище.

– А, – сказал мужик и опять замолчал. Разговор с ним напоминал отдирание жевательной резинки от подошвы.

– До свидания. – Я сделал шаг в сторону двери и попал в полосу солнечного света, который проник между складок портьер.

– Всего хорошего, – с облегченим отозвался мужик и теперь уже благожелательно посмотрел на меня. Я открыл было дверь, как из кресла вдруг донеслось:

– Погодите, а может… – Мужик выбрался из кресла и обнаружил свой совсем маленький рост. Он подошел ко мне, с минуту разглядывал меня в полосе солнечного света и наконец произнес: – Да, приходите. Думаю, вы подойдете нам! Вы и вправду из балетных?

– А что, не заметно? – ответил я и тут же в кабинете сделал свой любимый прыжок. Я нечаянно задел какую-то легкую мебель, со стола слетели папки, но мужик был в восторге:

– Отлично. То, что надо. Вот вам и фишка!

Контракт мы подписали в этот же день.

– Слушай, я тебя не разглядел. Понимаешь, в кабинете полумрак, если бы сразу увидел лицо, взял бы даже без балета. А то – ну рост, ну плечи… Хотя фигура у тебя что надо, бабы любят…

– Понятно.

– Ничего тебе не понятно. Сюда за красотой приходят. Дома у них сидят такие…

– Какие?

– Ну, вот такие, как я… – мужик рассмеялся и похлопал меня по плечу. – Сейчас мы с тобой деньги начнем зарабатывать. Настоящие.

Рабочий день у меня начинался вечером, заканчивался ночью. Я, понимая, что директор, тот самый мужик в кресле, взяв меня на работу, поймал золотую рыбку, диктовал свои условия.

– Будете выступать под псевдонимом? – спрашивал он.

– Нет, под своим именем.

– Но должно быть сценическое имя. Так положено, так заведено.

– Пусть будет.

– Какое?

– Пломбир.

– Шутишь!

– Чем плохо? Лакомство, ну и прочее…

Директор размышлял:

– Рискованно. Необычно…

– И хорошо.

– А что танцевал в театре?

– Все. Почти все партии. Всех принцев…

– Вот! Вот! Принц!

– Банально же!

– Ну и пусть. Красиво. Заявка на красивую сказку.

А он был прав – в афише стояла моя фамилия маленькими буквами, а большими «Принц» с золотой короной, надетой набекрень на заглавную букву «П». Выглядело это сказочно.

Я еще не принес в клуб ни копейки, но у меня уже была своя гримерная, я сам мог придумывать номер и выбирать себе партнеров. Мне была дана свобода, ко мне никто не цеплялся, никто не трогал. Свои выступления я готовил сам – навыков хватало и для постановки номера, и для импровизации. Я нашел то, что сейчас мне больше всего было нужно, – работа, не требующая души, но приносящая деньги, независимость. На все остальное, что сопутствовало этому занятию, я старался не обращать внимания. Тем более что деньги действительно потекли рекой. У меня оставалось достаточно времени для воспоминаний, для ожиданий, для того, чтобы попытаться как-то прийти в себя после разрыва с Татьяной.

Пытался ли я познакомиться с другой женщиной и отвлечь себя новыми отношениями? По иронии судьбы мое новое место работы предоставляло мне в это смысле огромные возможности, которыми я воспользоваться не захотел. Ничего удивительного я в этом не видел – никто не станет есть соленое, если хочется сладкого. Все происходящее в зале, все эти женщины были для меня не более чем реквизитом.

О Татьяне я не переставал думать, всячески отгоняя мысль о возможном звонке или встрече. Я понимал, что для такого человека, как она, слово, обещание – это внутренний закон, не подлежащий нарушению. Упасть в ее глазах мне не хотелось, а потому мысль о возможной встрече я от себя гнал. Чтобы легче было забыть ее, искал в ней изъяны, недостатки, скрытые неприличные помыслы. Я убеждал себя в ее меркантильности, всеядности – и отца простила, и с моей матерью дружила, и со мной спала. Негодование охватывало меня, я начинал ненавидеть ее, потом остальных женщин, потом отца, который впутал всех нас в эту историю, потом тщетность попыток мне вдруг становилась очевидной, и я с тоской листал в телефоне записную книжку. Это было просто движением, ритуалом – ее номер я знал наизусть.

Как мне хотелось иногда позвонить отцу! Даже понимая, что рассказать о том, что я сейчас чувствую, не мог. Не имел права – родственную субординацию лучше не нарушать, это приводит к потере доверия, это чревато конфликтами. Мне, как всякому влюбленному, хотелось поговорить о Татьяне. О том, как они познакомились, как раньше жили, о ее привычках, о том, что его так в ней привлекало. Мне было все равно, что отец ее разлюбил – когда-то ведь любовь была и воспоминания о ней мне могли бы душевно помочь. Но собеседников не было, друзья так и не появились.

В клубе я ни с кем не общался. Поступая так, я избавлял себя от постороннего общества, которое тогда переносил с трудом. Поддерживать разговор, интересоваться чужими делами и, не дай бог, заступить за черту шапочного знакомства – это все для меня было невозможно. В клубе я сразу же определил дистанцию, чтобы потом не приходилось терпеть навязчивость. Я сразу понял, что здесь в правилах совместные пьянки после выступлений, здесь принято обсуждать посетительниц, выставлять напоказ мужской цинизм. Нельзя сказать, что я был уж очень щепетильным – во многом я был согласен с «коллегами», но я чувствовал себя «чужим», временным и становиться «своим» не считал нужным.