Тамара Уманская - Граница. Таежный роман. Пожар Страница 46

Многие любят читать перед сном в постели. Еще Пушкин, среди радостей жизни, назвал и такую: заснуть с хорошей книгой. Галина Жгут выбрала очень хорошую книгу и с выражением читала вслух своему мужу:

Зайку бросила хозяйка.Под дождем остался зайка.Со скамейки слезть не мог,Весь до ниточки промок.

Поскольку это была не просто книга, а книжка-игрушка, рядом со стихами был прикреплен картонный заяц с подвижными частями тела. Алексей не преминул поучаствовать в духовной жизни своей жены. Он дергал зайца за уши, отчего тот весело мотал головой и всплескивал лапами.

— Леш! — Галя отвела его руку. — Леш, перестань, книжку порвешь. Это я для Марины купила. Будет читать своему пацану.

Галя закрыла яркую большую книгу и осторожно отложила ее. Выключила настольную лампу, уютно закуталась в одеяло, положила голову на плечо Алексею. Глаза ее блестели в темноте.

— Знаешь, она совсем другая стала… Изнутри светится вся. И красивая!..

Алексей, конечно, Марине сочувствовал, и если что надо сделать полезное для нее и ее будущего ребенка, например накормить грушами из сердюковского сада, то он — с удовольствием! Но собственная жена интересовала его гораздо больше. Он привлек к себе Галю и строго спросил:

— А ты когда светиться начнешь?

Он не видел в темноте ее лица, но по голосу понял, что она улыбается.

— Надо подумать.

Алексей оживился, приподнялся на локте, заговорил горячо:

— Ну а я что говорю! И непременно девочку… С такими же глазками, с такими же ножками… Но характером в меня! — спохватился он вдруг, быстро представив все прелести жизни в обществе двух Галин — маленькой и большой.

Галя тоже не осталась в долгу. Она хихикнула. Последнее слово всегда оставалось за ней.

— Согласна. Но второй ребенок — мой характер, твоя внешность!

Он поцеловал жену нежно, осторожно. Они долго лежали молча, чувствуя невероятную близость и пронзительную нежность. Галя, обычно чуждая всякой сентиментальности и не любившая громких красивых слов, тихо сказала:

— Леш, ты и я — мы перейдем в детей и поэтому всегда будем вместе. Вот для чего мы с тобой встретились, да?

Алексей укоризненно вздохнул:

— Дошло, наконец! — и не удержался, припомнил ей старую обиду. — Сначала детей нарожаем, а потом, пожалуйста, сбегай. У тебя уже опыт есть…

Галя вздрогнула и теснее прижалась к нему.

— Дурачок! Куда я от тебя? Знаешь, как мне стало страшно, когда я ушла тогда? Я же люблю тебя.

— Врешь! — Жгут был суров, но справедлив. Подумав, согласился. — Может, и любишь… Но не больше, чем я тебя…

Он склонился над ней. Короткая летняя ночь почти прошла. В мерцающем зыбком полусвете предрассветного часа странно чужим и прекрасным показалось ей любимое лицо, такое близкое, такое родное, что она уже привыкла к нему и как бы перестала замечать. Соловей залился под окном, запуская серебряные трели в темноту и тишину. Галя задохнулась от счастья, как в первый день, как в первую минуту… Настоящая любовь всегда нова и неповторима… и в день первого свидания, и на десятом году супружеской жизни.

Перестав размышлять, отдаваясь горячей волне, несущей ее к вершине наслаждения, Галя нечаянно вспомнила о своих подругах: мелькнуло и погасло застывшее иссиня-бледное лицо Альбины, потом Марина с маской равнодушия, скрывающей глубокое горе. Галя на миг почувствовала укол совести. Но что поделаешь? Счастливой любовью нельзя ни с кем поделиться. Как нельзя поделиться здоровьем, талантом и чувством юмора… И обладатель этих сокровищ не виноват перед теми несчастными, кто этого лишен.

Полковник Борзов был человеком глубоко порядочным. Показухи не любил и властью своей не кичился. Поэтому никаких внезапных проверок, с налету, втайне, не устраивал. Всегда предупреждал, по крайней мере за день до своего приезда. Дескать, «иду на вы». Он как никто другой знал, что служба на границе — дело серьезное, напряженное, требующее таких усилий от всего личного состава, что трепать людям нервы только для того, чтобы указать начальственным пальцем на всякие мелкие упущения, недостойно советского офицера и просто нормального мужика.

Вот у Голощекина всегда все было в полном порядке, хоть предупреждай, хоть не предупреждай. И казармы, и вся территория расположения радовали чистотой и ухоженностью. Наглядная агитация на уровне, стенды и стенгазета в ленинской комнате регулярно обновляются. Политзанятия проводятся, соответствующая документация ведется. Комар носу не подточит.

А еще уважал полковник Никиту за то, что капитан на солдатском довольствии и обмундировании не экономил и своей выгоды не соблюдал, то есть, проще говоря, не набивал карманов. А полковник на такие дела в своей жизни насмотрелся. Иной раз так мелочно воровали, что и сказать стыдно. Конечно, Советская армия блюла честь мундира, и ни одно из подобных хозяйственных преступлений до суда не дошло, улаживали тихо, келейно. Но за Никитой такого не водилось, и полковник был ему за это благодарен. Хотя, конечно, никогда с Голощекиным ни о чем таком они не говорил.

В сущности, инспекция было чистой формальностью. Полковник собирался успеть к обеду домой. Жена будет рада. На иных заставах застрянешь на пару дней, разбирая все дрязги и склоки…

— Порядок у тебя идеальный, чисто, — говорил полковник Голощекину, который провожал его к машине. — Я доволен… Молодец, молодец, Никита! А с коллективом-то как? Сложились отношения?

— Лучше не бывает! — бодро отчеканил Голощекин.

Личный состав выстроился идеально ровным строем. Полковник одобрительно окинул их взглядом.

— Сми-ирно! — скомандовал Голощекин.

Из-за угла казармы выскочила тощая нелепая фигурка и, спотыкаясь, бросилась в самый конец строя. Это был Васютин. Он занял свое место в строю и вытянулся, стараясь произвести как можно более бравое впечатление.

— Вольно… — махнул рукой полковник.

Васютин перевел дыхание и одернул гимнастерку. Голощекин уставился на него тяжелым немигающим взглядом. Но голос капитана был мягким, прямо дышал отеческой заботой:

— Рядовой Васютин, почему сапоги не чищены?

— Я из лесу, товарищ капитан, — пробормотал Васютин.

Голощекин снисходительно улыбнулся и пожал плечами. Ну что с ним поделаешь, с этим растяпой…

Борзов хорошо помнил историю с Васютиным и, в отличие от многих, не находил в ней ничего смешного. Полковник подошел к парню, положил ему руку на плечо, заглянул в глаза:

— Ну что, Васютин, не обижают тебя?