Сюзан Кубелка - Офелия учится плавать Страница 46

Это мой личный опыт, другие, быть может, испытали нечто противоположное. Но для меня это был урок, я никогда не подпущу к себе мужчину с обезображенными ногтями. И я напрасно потратила шестьсот франков. Все три художника были ошибкой. Нелли придется еще немного подождать. Мне не везет с французами.

Складываю свои три портрета друг на друга и злюсь. Один еще к тому же выскальзывает на землю. Быстро наклоняюсь за ним, а выпрямившись, обнаруживаю за своим столиком чужого мужчину.

Честное слово, это уже чересчур!

— Бонжур, мадемуазель! — Он делает вид, что знает меня уже не первый год.

— Бонжур, — отвечаю я ледяным тоном, поскольку проигнорировать его приветствие не позволяет мое канадское воспитание. Потом я молча встаю, разыскиваю официанта, чтобы заплатить, и шагаю к автобусной остановке. Моя потребность в чужих мужчинах удовлетворена — по крайней мере на сегодняшний день.

Но далеко мне уйти не удается. Мужчина догоняет меня и перегораживает мне дорогу, так что я вынуждена остановиться! Вот обратная сторона медали. Когда молодо выглядишь, любой идиот чувствует свое превосходство и набирается наглости приставать к тебе.

— У вас не найдется для меня ласкового слова?

— Нет.

— Жаль. Я уже несколько часов за вами наблюдаю. Вы трижды заказывали свой портрет.

Я упорно молчу.

— Можно посмотреть на картины?

— Нет.

— Неважно, они наверняка посредственны. Вы потратили много денег, дорогая барышня, на три плохих портрета. Но небожители благосклонны к вам, и вот я перед вами. Лучший художник во всем Париже. Я сделаю из вашего лица шедевр. Лувр купит его у вас. Мир будет рвать его у вас из рук. Начнем прямо сейчас. Согласны? — Он нахально улыбается и не сдвигается ни на миллиметр. Мне приходится рассмотреть его повнимательней. Скорей всего, ему сорок с небольшим, хотя выглядит старше. Глаза голубые, волосы жидковаты, а вокруг рта две глубокие складки. Лицо худощавое, фигура тоже. На нем просторные серые брюки, сшитые по последней моде, и, несмотря на жару, дорогой голубой свитер из кашемира. Хорошие зубы. Манеры по-мальчишески неуклюжие и трогательные. Его французский безупречен. Он на полголовы выше меня. В общем и целом, привлекательная внешность.

— Вы действительно художник? — недоверчиво спрашиваю я.

— Лучший, мадемуазель, лучший!

— На следующей неделе я приду снова, — говорю я, чтобы избавиться от него, — а сегодня у меня нет времени. Уже половина седьмого. Меня ждут дома.

Я иду дальше, но это его не смущает. Он непринужденно идет рядом.

— Через час мы закончим, и вы успеете вовремя домой к ужину. — Его мальчишеская походка вразвалочку нравится мне. — Я должен вам кое-что сказать. — Тон настойчивый. — Я должен написать ваш портрет. И я напишу его. Я вас сразу заметил. Только вы вступили на площадь, как я видел только вас. Это не обычная туристка, сказал я себе, у нее невероятное обаяние. Вы кинозвезда? Или принцесса? Откуда вы родом? Кто вы? Как вас зовут?

— Я из Канады, и зовут меня Офелия.

— Офелия! Это вам подходит.

— Вы француз?

— Разве это не слышно? Меня зовут Фабрис. — Он останавливается и заклинающе смотрит мне в глаза. — Офелия, я должен нарисовать вас. Вы — моя судьба. Понимаете? — Этот человек удивительно умеет уговаривать. Я глубоко вздыхаю.

— И где же вы хотите меня рисовать? — спрашиваю я, помедлив. — И сколько это стоит?

— Это ничего не стоит. А рисовать я вас буду наверху, в своем ателье.

— Где, простите?

— В моем ателье. Я не уличная проститутка, как эти, — он делает красноречивый широкий жест, в который вкладывает все свое презрение, — я профессиональный художник. Я не бегаю за туристами. У меня заказы, выставки по всему миру. Того, чем занимаются эти, — он опять показывает на усердно малюющих коллег, — я никогда не делал. Я — гений. А эти все барахло. Итак, вы идете?

— Где ваше ателье? — спрашиваю я, чтобы выиграть время.

— Здесь рядышком. Не бойтесь. Мы можем дойти пешком. Там, прямо на Сакре-Кер. Знаете что? — Он замечает, что я все еще колеблюсь. — Вы нанесете мне ни к чему не обязывающий визит и посмотрите мои картины. Если мои вещи вам понравятся, вы будете позировать. Если нет, мы выпьем по бокалу, и вы поедете домой. Честная игра! Никаких обязательств. Согласны?

Я все еще не соглашаюсь. Но он не падает духом. Наоборот.

— Собственно говоря, мы старые знакомые, Офелия. Вы это знаете?

Я недоверчиво смотрю на него.

— Вы, в самом деле, не узнаете меня?

— Нет.

— Вы ходите на джазовые концерты. Вас можно видеть почти каждый вечер в клубах. — Он смеется. — Я прав? Пару дней назад вы были в «Сансете» на Чете Бейкере. С молодым американским гитаристом. Жуткий бездарь!

— Да? — ошарашено спрашиваю я. — Я вас вовсе не видела. Где вы сидели?

— Сзади у стены. Вам понравился концерт? — Он ловко втягивает меня в разговор о самых знаменитых трубачах-джазистах, которых он всех слышал, знает и даже имеет дома их пластинки. Лед тронулся. Я пойду с ним, ведь теперь Фабрис не просто уличный знакомый, а родственная душа. Мы любим одну и ту же музыку. Мы автоматически переходим на «ты».

— О’кей, я иду. Я хочу посмотреть твои картины.

— Прекрасно. Подожди меня перед Сакре-Кер. Я быстро кое-что куплю. Это недолго. Через две минуты я вернусь. Сейчас, Офелия!

Пока я его жду, меня опять одолевают сомнения. Фабрис чересчур самодоволен. «Я — самый лучший. Гений. То, что делают другие, — барахло». Мне это не нравится. А эти глубокие складки у рта. Я их называю «чувственные складки», потому что такие часто бывают у старых гомосексуалистов и мужчин, которые не могут обуздать свои инстинкты. Какой-то у него потасканный вид.

Ну да ладно! Он француз, да еще художник с собственным ателье на Монмартре, и я хочу попасть туда. Страха я не испытываю, потому что смогу постоять за себя, если он станет назойлив.

Через две минуты Фабрис действительно возвращается, слегка запыхавшись, с капельками пота на лбу. В руке у него плотный коричневый бумажный пакет с двумя бутылками вина. Дом недалеко, сразу за углом. Это красивое старое здание, старше того, в котором живу я, с высокими прямыми окнами и внушительной полукруглой входной дверью. Лестничная клетка скромная и чистая, однако лифта не видно.

— А где лифт? — интересуюсь я.

— Отсутствует, — сообщает Фабрис, — да тут не высоко. — Он энергично начинает подниматься. Мы шагаем и шагаем.

— На каком это этаже? — спрашиваю я, наконец, тяжело дыша.

— Еще три этажа.

— Еще три этажа? Но мы уже прошли четыре!

— Верно. Я живу на седьмом. Четыре плюс три будет семь. — Больше он ничего не говорит.