Эмма Дарвин - Математика любви Страница 46

– Какой?

– Пойдем посмотрим, – сказала я. – Он в моей комнате.

Я направилась к выходу из кухни, но не раньше, чем расслышала шлепанье его босых ног у себя за спиной. Из конторы донесся звук глухого удара, потом хриплый и громкий голос Белль. Рей что-то отвечал ей почти шепотом. Внезапно Сесил оказался так близко, что я ощутила его теплое дыхание, но он ничего не сказал.

Мы поднялись ко мне в комнату, и я отдала ему альбом с акварельными рисунками, завернутый в бумагу. Он крутил пакет в руках и так и эдак, словно ему раньше никогда не приходилось видеть ничего подобного. И только когда от свертка отогнулся свободный конец, он догадался заглянуть внутрь, а потом поднял на меня глаза.

– Ну, давай же, доставай его, – сказала я.

Он вытащил альбом, внимательно осмотрел его и спросил:

– Что это?

– Это волшебная книга для рисования, – ответила я. Он, скорее всего, не умел читать. – Тебе нужна только вода.

Сесил открыл альбом.

– Он пустой.

– В этом все волшебство, – сказала я. – Тебе нужна одна только… Ох!

Естественно, крохоборы-производители не обзавелись привычкой вкладывать в альбом кисточку, а в магазине я как-то не подумала, что она мне понадобится.

– Может, пройдемся по классам и посмотрим, не осталась ли где-нибудь кисточка?

– Нет! – Он резко попятился, словно я собиралась утащить его в темный, непроходимый лес. – Мне не разрешают.

– Ага. – Я не знала, что сказать. – Тогда можешь взять одну из моих кисточек для макияжа. Сейчас мы ее вымоем, и готово.

Мы пошли в ванную, я вымыла кисточку и наполнила стакан водой из-под крана, а Сесил уселся на пол и провел полоску воды поперек страницы. На ней проступили неяркие цвета, как радуга после дождя.

Сесил подскочил, потом присел на корточки.

– Что это?

– Проведи еще несколько линий, и увидим. Только стряхни кисточку, чтобы с нее не капала вода.

На листе оказался кролик с корзинкой пасхальных яиц, на следующей странице вода высветила кораблик под парусами, а еще на одной проступил светло-розовый Дед Мороз.

– Я знаю его, – заявил Сесил. – Сюзанна рассказывала мне о нем. Он хороший.

– Что ты здесь делаешь? – прозвучал позади нас голос Белль. Я сразу поняла, что она пьяна. Мальчуган вскочил на ноги и перевернул стакан воды, а она схватила его за ухо, как делают матери. – Дрянной мальчишка, посмотри, что ты наделал! Немедленно убери за собой!

– Не беспокойтесь, я все сейчас уберу, – вмешалась я и подняла с пола альбом, чтобы его не намочило водой. Потом я бросила полотенце в маленькую лужицу воды.

– Ступай вниз! Ты плохой мальчик! – продолжала орать Белль. Я чувствовала, как от нее разит джином. Сесил съежился и отступил к двери, но не ушел.

– Это я привела его сюда, – сказала я. – Я купила ему подарок.

– Тебе не следовало тратить на него деньги, – заявила она дрожащим голосом, как если бы вдруг рассердилась на меня. – Он все равно испортит его.

– У него получается очень хорошо. Ему понравилось раскрашивать альбом.

– Дай-ка посмотреть, – заявила она, протягивая руку. Та была пурпурно-красной и тоже дрожала. Белль действительно была разгневана.

Я подала ей альбом.

– Совершенно бесполезная вещица, – сказала она. – Боюсь, она не научит его ничему хорошему. – С этими словами она развернула альбом, разорвала и швырнула обрывки на пол.

Она расправила плечи и судорожно сжала руки, словно хотела, чтобы они перестали дрожать. Через несколько секунд она сказала, тщательно выговаривая слова:

– Анна, пожалуйста, не покупай ему больше ничего, предварительно не посоветовавшись со мной. А уж я разберусь, нужно это делать или нет. Я уверена, ты меня понимаешь. Ты производишь впечатление разумной девушки. А сейчас я, пожалуй, прилягу. У меня очень болит голова. Прошу тебя, немедленно отправь его вниз. И никогда не позволяй подниматься сюда без разрешения.

Она вышла, и я услышала, как она тяжело спускается по ступенькам. Сесил с грустью смотрел на обрывки альбома у наших ног. Он снова присел на корточки и принялся перебирать страницы, пока не нашел кораблик и расплывшегося кролика.

Деда Мороза он даже не искал. Вдруг он вскочил на ноги, выронил листы из рук и выбежал за дверь. Я слышала, как его босые ноги с мягким стуком протопали по ступенькам.

Мне было плохо, я злилась на нее, как если бы она взяла и ударила мальчика, но поделать ничего не могла. Даже при том, что это Рей присматривает за мальчиком, а вовсе не она. Во всяком случае, предполагается, что присматривает. Я наклонилась и стала подбирать страницы. Я нашла и Деда Мороза: он лежал лицом вниз, но упал на пробковый коврик для ванной и потому нисколько не размазался. Я сложила остальные листы вместе, положила Деда Мороза сверху и вернулась в свою комнату. Если Сесил не захочет, чтобы я снова склеила для него альбом, то, по крайней мере, я помогу ему развесить эти рисунки по стенам.

Я выдвинула верхний ящик комода, чтобы взять клейкую ленту, и под письмами неожиданно обнаружила свой пенал. Как же его звали? Ага, Стивен Фэрхерст. Он так и подписался внизу первой страницы: «Ваш покорный слуга Стивен Фэрхерст». Черные строчки заблестели, когда на них упали солнечные лучи. «Моя дорогая мисс… моя дорогая.. мисс Дурвард», – прочла я. «Я был счастлив получить ваше письмо…»

Пытаясь разобрать написанное, я скользила взглядом по черточкам, завитушкам и мелким буквам, которые выводила его рука, рука Стивена Фэрхерста. На мой взгляд, он злоупотреблял закорючками вместо «и»[30] и после цифр ставил буквы «-й» и «-х». И еще было великое множество длинных слов. Чернила на некоторых из них уже побледнели и выцвели. А потом вдруг следующее слово оказывалось черным и жирным, как будто у него высыхало перо и он снова обмакивал его в чернильницу.

Учитывая замысловатые обороты речи и выцветшие чернила, мне иногда нелегко было понять, что же именно он хотел сказать. Впрочем, спустя некоторое время он начал писать об армии, о сражении, названия которого я не разобрала, и о какой-то мельнице.

…Мои солдаты организованно отступили со своих очень выгодных позиций, прямо через равнину, занятую французской кавалерией, только ради того, чтобы 7-й полк не оказался в окружении…

…Здесь я вынужден прерваться, чтобы благополучно отправить это письмо по назначению из рук вашего покорного слуги

Стивена Фэрхерста.

У меня заболела шея, потом закололо в затылке, а голову словно стиснул железный обруч. Я решила, что все эти описания армейских будней не стоят усилий, которые я прилагаю, чтобы разобрать его почерк. Впрочем, мне и в самом деле хотелось узнать, что же дальше случилось с этим Стивеном, но очередное письмо было слишком уж длинным, а голова у меня по-прежнему раскалывалась от боли. Поэтому я сунула письма обратно в ящик и задвинула его на место. Оглядевшись по сторонам и снова увидев картинки Сесила, я вспомнила, с какой злобой Белль рвала его альбом, и вдруг испугалась, а головная боль стала просто невыносимой.