Маргарет Пембертон - Белое Рождество. Книга 1 Страница 46

– Кажется, настало время тужиться снова, – сказал Гэвин, не отрывая взгляда от головки ребенка, которую держал в ладонях с бесконечной нежностью. – Напрягись, чтобы вышли плечики, Габи. Но не переусердствуй. Мягче. Осторожнее.

Тело женщины напряглось, и теперь уже ничто не могло остановить потуг. Габриэль взмокла от пота, едва живая от боли, но, невзирая ни на что, ее охватило бурное ликование. Ребенок почти родился. Скоро все кончится. Казалось, все ее силы сосредоточились в нижней части живота. Оттуда хлынула жидкость, и Габриэль почувствовала скользящее движение, которое внезапно сменилось ощущением полной пустоты. Твердая, словно камень, масса, разрывавшая ее тело пополам, куда-то исчезла. Боль отступила. Ребенок, которого она вынашивала долгие девять месяцев, покинул ее тело.

– О Господи! – всхлипнула она, пытаясь приподняться на подушках, чтобы посмотреть на младенца. – Все хорошо? Почему он не кричит, Гэвин? Почему он не кричит?

Гэвин не слушал. Он мягко и осторожно удалил слизь с носа и губ ребенка. Пуповина была синяя, толстая и скручивалась. Гэвин перерезал ее и перевязал. Ребенок продолжал молчать, и он ласково дунул ему в лицо. Скользкое влажное тельце чуть дрогнуло в его ладонях, и послышался слабый плач.

– О Господи, – вновь всхлипнула Габриэль, на сей раз с облегчением. – Все в порядке? Кто у нас родился? Мальчик? Девочка? Гэвин, прошу тебя, дай мне его подержать!

Только сейчас, впервые с того мгновения, когда появилась головка младенца, Гэвин посмотрел на жену.

– Мальчик, – ответил он, широко улыбаясь. – Ты родила мальчика, Габи, и он – само совершенство!

Обернуть младенца было нечем, и Гэвин вложил его в нетерпеливо протянутые руки Габриэль. Сморщенное красное тельце все еще было покрыто кровью и слизью, глаза закрыты, крохотные ручонки сжаты в кулачки. Ребенок громко кричал.

– Что теперь? – спросил Гэвин, глядя на мать и младенца. Он чувствовал, как по его щекам катятся слезы радости и облегчения. – Могу я еще что-нибудь сделать?

– Нет! – уверенно отозвалась Габриэль. – Ты был просто великолепен, любовь моя, но тебе больше ничего не надо делать. Скоро приедет врач. Мне нужно лишь укутать чем-нибудь ребенка, чтобы он не простудился.

Гэвин протянул ей полотенце, и они вдвоем запеленали сына. Тот сразу перестал плакать, засопел и надул губки с видом проголодавшегося человека.

– Вот чего он хочет, – с удовлетворением произнесла Габриэль, обнажая грудь и поднося к ней ребенка. Она провела соском по его жадно ищущему ротику, и мальчик немедленно зачмокал.

– Такой маленький – и уже такой умный, – изумленно промолвил Гэвин.

Габриэль рассмеялась и посмотрела на него сияющими от радости глазами.

– Кажется, начинает отходить плацента, – сказала она. – Приготовь еще одно полотенце. Где же врач? У меня такое чувство, будто ему позвонили несколько часов назад.

Гэвин отправился в ванную за полотенцем и бросил взгляд на наручные часы.

– Вовсе нет, – сказал он таким тоном, словно не верил собственным глазам. – Прошло всего двадцать минут.

Габриэль с любовью смотрела на чмокающего сына.

– Как мы его назовем?

Они уже перебрали множество имен – французских, австралийских и даже вьетнамских, – но не остановились ни на одном из них.

– Как ты решишь, так и будет, – ответил Гэвин, вернувшись из ванной и расстелив на кровати полотенце.

– В таком случае я дам ему твое имя, имя моего отца и, если ты не против, имя, которое носили брат и отец моей матери.

– Я не возражаю, – искренне отозвался Гэвин. – Но Гэвин Этьен Динь, пожалуй, длинновато. Каким именем мы будем его величать в повседневной жизни?

– Гэвин, – без колебаний ответила Габриэль. – Моп petitГэвин.

На лестнице послышались торопливые шаги.

– А вот и врач, – с облегчением сказал Гэвин и опять посмотрел на запястье. – Мне придется покинуть вас в ближайшие часы, – упавшим голосом добавил он.

– Я знаю, – ответила Габриэль. Ее ярко-рыжие кудри спутались и намокли от пота, на лице не осталось и следа косметики, если не считать потеков туши под глазами, но в целом мире не нашлось бы женщины прекраснее ее.

– Я люблю тебя, Габи, – сказал Гэвин. Он до конца жизни будет помнить, как она выглядела в эту минуту, баюкая новорожденного. Он никогда этого не забудет.

Шестнадцать часов спустя, когда Габриэль лежала в залитой солнцем спальне в Фонтенбло, а рядом в наспех приобретенной кроватке посапывал ребенок, Гэвин поднялся на борт «Боинга-707», и тот взмыл в небо над Парижем, взяв курс на Сайгон.

Глава 11

По сравнению со своими вьетнамскими сослуживцами Льюис обладал рядом преимуществ. Он прибыл сюда добровольно, а не по приказу. Вдобавок он искренне верил, что американское присутствие во Вьетнаме – миссия оправданная и почетная.

На его взгляд, любая страна, борющаяся против засилья коммунизма, заслуживает финансовой и военной помощи. Правда, отслужив шесть месяцев, он уже не считал Южный Вьетнам подлинным образцом демократии, каким его изображала американская пропагандистская машина, но ни капли не сомневался, что, каким бы диктаторским и репрессивным ни был здешний режим, какие бы ошибки ни совершало правительство, оно намного лучше, чем ханойские власти.

В отличие от Ханоя, заветной целью которого был захват Юга, Сайгон никогда не выказывал намерений покорить Север или навязать свой строй людям, которые этого не желают.

Помимо беззаветной преданности своему делу, Льюис обладал также иными, менее заметными достоинствами. В отличие от других новобранцев он был знаком с историей, обычаями и языком Вьетнама. И, что случается еще реже, он не возненавидел эту страну с первого взгляда, не испытывал презрения к гражданскому населению Южного Вьетнама и с уважением относился к местным военным, которые сражались с ним бок о бок.

Большинство солдат Юга были слабо подготовлены и не испытывали особого желания воевать. Горькие сетования земляков-офицеров, которые утверждали, что армии Южного Вьетнама не нужна помощь американцев, что она попросту желает отсидеться за их спинами, зачастую бывали вполне справедливыми.

Но Льюису повезло, и он знал об этом. Его служба в должности военного советника проходила успешно. По прибытии во Вьетнам его прикомандировали к 21-му батальону южновьетнамской армии. К тому времени, когда завершился полугодовой срок и Льюис отправился в отпуск, он проникся искренним уважением как к офицерам, так и к рядовым батальона. Это были стойкие, преданные бойцы, и он считал за честь воевать рядом с ними. По возвращении из отпуска Льюис узнал, что его переводят в провинцию Аньгуен на службу в МГС.