Я иду искать (СИ) - Гранд Алекса Страница 46

Игнат

— Как жизнь, Крест? Тачки больше не переворачиваются? Склады не горят?

— Твоими молитвами, Бекет, — привстаю из-за стола, чтобы крепко сжать протянутую ладонь, и коротким щелчком врубаю громкую связь: — Ань, сделай нам два кофе, пожалуйста.

— Не нужно, я на пару минут заглянул.

— Один кофе, Анют, — скорректировав просьбу, я пристально изучаю излучающего уверенность Руслана и не могу не отреагировать на озорные искры в его темных глазах. — Дай угадаю. Просто мимо проезжал?

— Именно, — гортанно смеется в ответ на мое предположение Бекетов-младший и выкладывает на стол черную пластиковую папку с кнопкой. — Добить моего брата хочешь?

— Разумеется.

— Там инфа по аукционам, которые его интересуют. Пользуйся на здоровье.

Считая свою миссию оконченной, Бекет направляется к выходу, но я торможу бойца на полпути, уступая природному любопытству, и озвучиваю засевший занозой в подкорке сознания вопрос.

— И все-таки, почему, Рус?

— Причина банальна — ради женщины. Из-за них начинались войны и восстания. Так было и так будет. Королева Брунгильда, роковая Клеопатра, Маргарита Наварская, обворожительная Елена Троянская… Сколько примеров хранит история?

Пролив каплю света на подноготную их с братом конфликта, но оставив самое важное в тени, Руслан шутливо салютует мне и исчезает за дверью, своим появлением запуская сумасшедшую вереницу встреч и переговоров.

Сегодня в наш офис тянутся все: подрядчики, клиенты, потенциальные инвесторы, соискатели на должность, которую мы закрыли месяц назад. Что-то просят, требуют, предлагают, а у меня башка пухнет от количества смазывающихся в одно неясное пятно лиц. Но апогеем всего этого балагана становится визит моей матери, срывающий последний тумблер самоконтроля и плавящий к чертям едва державшиеся предохранители.

— Привет, сын.

— Здравствуй, мам.

Обойдя помещение по периметру и ненадолго задержавшись у панорамного окна, она возвращается к моему столу и с достоинством, как минимум, федерального канцлера Германии опускается в многострадальное кресло, принявшее в свои объятья за каких-то полдня не меньше пятнадцати человек. Поправляет манжеты жемчужного цвета блузки с высоким воротником, отказывается от порции латте и на пару минут впивается колючим взглядом мне в переносицу.

Молчит, уступая пальму первенства, но я также не размыкаю губ, рассеянно помечая карандашом на полях блокнота важные даты.

— Мы с тобой плохо поговорили в прошлый раз, сынок, — смирившись с тем, что я не собираюсь нарушать гнетущую тишину, она глубоко выдыхает и добавляет в свою речь мягких снисходительных ноток, призванных установить между нами подобие мира. — Я понимаю, что у этой женщины есть от тебя дочка…

— У нас с Лилей есть дочь — Варя. Прекрати уже все обезличивать, наконец!

Одергиваю вздрогнувшую от моего окрика мать и невольно стискиваю карандаш до глухого треска. В мгновение ока взбираюсь на спираль злости и практически теряю все ориентиры — моральные, нравственные, духовные, в последний момент прикусывая язык, чтобы не вывалить все то, что бурлит внутри.

— Хорошо, не кипятись. У вас с Лилей есть Варвара, и это прекрасно. Но Вика тоже ждет от тебя ребенка, поэтому я рада, что ты принял решение жениться на девочке как можно скорее. Это правильно, сын.

Последняя капля. Точка невозврата. Дальше — бездна.

Древесина все-таки не выдерживает моего напора и жалобно хрустит, грифель измазывает подушечки пальцев, а я вижу перед собой только багрово-красную пелену, заполняющую нос, уши, рот.

— Вика не беременна, мам! Я был у ее врача, знакомился с анализами. Да, у нее есть некоторые проблемы со здоровьем, но это, на хрен, не моя ответственность, слышишь?!

Выбросив ошметки от несчастного карандаша в урну, я с грохотом бью ребром ладони по столешнице и ощущаю себя восемнадцатилетним сопляком, за спиной которого кто-то снова разыгрывает шахматную партию. Передвигает по доске белые и черные фигуры, прет к намеченной цели и совершенно не берет в расчет чужие желания, триггеры, чувства.

И от этого осознания гадко, дурно, мерзко.

— Но как же… она ведь поехала договариваться насчет вашей помолвки…

— Куда поехала?

Еще одна планка с грохотом падает, интуиция вопит белугой, а тело действует на голых инстинктах, застывая ровно на одну секунду, когда мне в спину врезается запоздалое.

— Ну, к этой, к Аристовой твоей.

— Дура!

В груди столько всего тлеет, что снова размывается фокус. И Лиля, как назло, не берет трубку. Хотя мне до одурения хочется сейчас услышать ее голос и признаться в том, что я ее очень люблю. Хочется полушепотом сообщить, что я в мельчайших деталях помню нашу первую встречу, каждый скандал наш помню и каждое бурное примирение. Что я мечтаю забрать их с Варварой из принадлежащей Аристову квартиры и перевезти к себе. Просыпаться в одной постели, готовить завтрак и выкладывать на тарелку хрустящие румяные тосты с маслом, сыром и ветчиной.

С этими мыслями я проскакиваю мимо побледневшей Ани, вклиниваюсь в толпу возвращающихся с обеда клерков, двигаясь против течения, и невыносимо долго жду лифт. Успеваю проклясть и ползущую со скоростью черепахи кабину, и выходящих едва ли не на каждом этаже людей, и явно попутавшую берега Левину.

За всей этой нервотрепкой с Бекетом и ее отчасти надуманной болезнью я и не заметил, как положительная девочка из хорошей семьи превратилась в отборную стерву, способную шагать по головам, чтобы устранить конкурентку.

И, если я стараюсь заморозить любые реакции до того момента, пока не увижу Лилю, то жизнь вокруг течет своим чередом. На парковке рядом с ультрамариновой Ауди ругаются влюбленные, оглашая пространство истошным визгом. Молодой парень в оранжевой толстовке ковыряет носком белых кед асфальтовое полотно и грубит кому-то по телефону. Пока я прыгаю в тачку и пулей срываюсь с места, забывая о правилах и ограничениях.

Мчу к Аристовой на работу и больше всего боюсь, что ее там не будет. Даже представляю, как она впопыхах кидает вещи в раскрытый чемодан в черно-коричневую клетку и попутно регистрируется на ближайший рейс в Питер, Казань или вовсе Париж. Намереваясь свалить от меня как можно дальше и никогда больше не встречаться.

К счастью, въевшийся клеймом в кожу давний урок дался слишком дорого не мне одному.

— Лиль…

Пересекаю пустую приемную и ныряю в кабинет, притворяя за собой дверь. Торможу рядом с порогом и жадно смотрю на замершую напротив меня девушку. А внутри боевые снаряды рвутся, за грудиной неприятно свербит, тело простреливает предательской дрожью.

Босая, в одном чулке, не знаю, куда дела второй. С каплями слез на пушистых угольных ресницах и темными разводами от туши на щеках она кажется такой ранимой и беззащитной, что хочется усадить ее на колени и бережно баюкать, избавляя от вычерченной большими буквами на лбу грусти.

Не позволит. Пока не позволит.

— Возвращайся откуда пришел, Крестовский!

Кричит полузадушено. Всхлипывает. Швыряет в меня пустым графином и промахивается. Стекло врезается в стену за моей спиной с грохотом, падает на ковер крупными осколками и во мне что-то надламывает.

— Вика не беременна, Лиль…

Выдаю информацию дозами. Предупредительно поднимаю руки вверх и не спешу сокращать разделяющее нас расстояние. Разнесет ведь к хренам обоих.

— Рада за нее!

Снова кричит. Снова всхлипывает. Запускает в меня фарфоровым блюдцем, повторяющим судьбу графина, и застывает. Не знает, что теперь предпринять. Еще больше размазывает по коже тушь, пробегается ладонью по волосам и судорожно закусывает нижнюю губу.

Отчего меня придавливает плитой безграничного сострадания. Топит щемящей гребанной нежностью.

— Никакой помолвки не будет, Лиль. Я не давал добро. И вообще не предполагал, что Вика к тебе приедет.

— Будет — не будет. По фиг вообще! Делай, что хочешь, Игнат. Женись, разводись, рожай детей, да хоть в Тимбукту лети. Только меня не трогай!