Ирина Мясникова - Женская сила Страница 47

– Так вы же… Ой, я тупая! – Таня поглядела на Зинаиду. – Она ж целый день одна дома сидит, а вы ее выгуливаете два раза. Утром и вечером. Но в командировки же вы иногда все-таки ездите?

– Исключительно редко. Приходится уговаривать домработницу, чтоб вывела. Зина у меня девушка с характером, особенно когда пустует.

– Понятно. Теперь все понятно. – Таня поглядела на часы и поняла, что пора двигать. – Вадим Михайлович, вызовите мне, пожалуйста, такси. Я ж адреса вашего не знаю. Пора мне за машиной на завод да на дачу к Грише.

Муравлев вызвал такси и выразил готовность проводить Таню до машины.

– Ты ж, Виноградова, ничего не помнишь. В лучшем случае в паркинг спустишься. Не хватает мне еще охране объяснять, почему мои гости по дому плутают.

– Извините меня. Со мной это раз в десять лет бывает. Честно.

– Да, ты мне вчера все про Левинсонов доложила. Ну если без шуток, то я тебя поздравляю. И желаю тебе счастливой новой жизни.

– Спасибо!

– Да, кстати, вчера наш Газпром звонил. До тебя дозвониться не мог. Ты ж трубку не брала.

– Чего сказал?

– Уж не знаю, чего там у вас с ним было, но просил он тебе передать, что его срочно переводят на работу то ли в Берлин, то ли в Уругвай, то ли к Уго Чавесу. Я не разобрал. Мне главное, что он наш договор запустил и за слова свои ответил.

– Ничего у нас с ним не было. Могло бы быть, наверное. Хотя… – Таня задумалась. – Кто его знает? А вдруг он ненадежный?

– Да нет. Вроде надежный. Все обещания выполнил. Даже больше. Пропихнул нас на новый тендер.

Муравлев вызвал Тане такси и отнес ее «малюсенькую» спортивную сумочку к машине.

– Ты это, Виноградова, пить бросай, – сказал он на прощание, – и если что, обращайся. Ну, в смысле, деньгами помочь или физической силой.

– Обязательно! Мне без физической силы никак невозможно! – Она села в машину и помахала Муравлеву рукой. – Зинаиду берегите. Она хорошая.

– Юрек! Юрек! Холера ясная, иди есть. Кому говорю? – Бабушка Серафима кричала так, что было слышно на всем протяжении огромного пляжа.

Обычно на третий такой вот ее вопль Юрий кидался к бабушке со всех ног. Она ждала его во внутреннем, закрытом от посторонних глаз дворике, где на увитой виноградом площадке его вместе с бабушкой поджидал накрытый стол и обед со знаменитой бабушкиной окрошкой, котлетками и пирожками с вишней. Тут же на маленьком пятачке земли находился и бабушкин огород с пупырчатыми огурчиками и огромными мясистыми помидорами. Таких огурчиков и помидоров Юрий впоследствии никогда больше в своей жизни не встречал. Огурцы и помидоры бабушка срывала для Юрия прямо с грядки, когда он уже, помыв руки, наворачивал окрошку. Квас для окрошки бабушка делала сама. Она вообще много чего делала сама, отчего ее руки всегда были шершавыми от мозолей. Однако прежде чем поставить перед Юрием тарелку с окрошкой, бабушка Серафима всегда требовала одного и того же:

– Юрек! Клянись перед лицом матушки нашей Девы Марии, Пресвятой Богородицы, что никогда не продашь мою готелю!

– Клянусь! – беспечно заявлял Юрий и с аппетитом съедал все, что предлагала бабушка на обед.

Готеля, как ее называла бабушка Серафима, представляла собой небольшой трехэтажный домик на самом берегу моря. Вернее даже, прямо на пляже. Из окон первого этажа можно было запросто спрыгнуть на песок, что иногда и проделывали некоторые легкомысленные постояльцы. В готеле тогда было что-то около тридцати номеров со всеми удобствами, оборудованных еще и маленькой кухонькой, где постояльцы могли приготовить себе что-нибудь перекусить.

Пансион бабушка не держала, ограничиваясь так называемым континентальным завтраком, состоящим из чашки кофе и круассана. Завтрак бабушкины постояльцы никогда не пропускали, потому что только в готеле можно было получить с утра настоящий европейский кофе, а не ту бурду, которую выдавали за этот замечательный напиток бабушкины конкуренты.

Бабушка Серафима была благородных кровей, и маленький Юрий очень любил разглядывать портреты и фотографии на стенах бабушкиной комнаты. На портретах, писанных маслом, были изображены совершенно незнакомые Юрию красивые нарядные дамы и благородные господа. Они представлялись ему волшебными принцами и принцессами. На фотографиях же все больше были запечатлены бабушка и дед. Оба молодые, красивые и счастливые. Бабушка всегда поясняла, кто из людей, изображенных на портретах, кем приходится Юрию. Там были разные пра и прапра. Легкомысленный Юрий ничего не запоминал, о чем потом сто раз жалел. И только единственный бабушкин предок запомнился Юрию очень хорошо. Во-первых, потому, что его тоже звали Юрий, а во-вторых, этот Юрий был изображен на самом красивом портрете со сверкающей звездой на груди. Юрий, когда бабушка не видела, даже залезал на стульчик, чтобы эту звезду потрогать. И каждый раз разочаровывался, потому что вблизи звезда эта была нарисована красками, а не сверкала камнями, как это виделось издали.

Перед сном бабушка обязательно рассказывала Юрию сказку про принца Юрия, который ехал через зачарованный лес на волшебном белом коне. Ехал он на войну со страшными драконами и великанами, чтобы освободить из башни принцессу. И Юрий был абсолютно уверен, что на груди этого принца сверкала та самая замечательная звезда. Какой же принц без звезды? Бабушка рассказывала, что принц Юрий был настоящим джентльменом и не забывал каждый день высылать прекрасной принцессе сказочно красивые цветы. Цветы доставлялись прямо в башню специальной курьерской службой с помощью сапог-скороходов.

Однажды Юрий спросил у бабушки, куда же подевалась замечательная звезда с портрета принца Юрия. В глубине души он надеялся, что бабушка достанет ее из какой-нибудь заветной шкатулки и Юрий наконец сможет подержать эту звезду в руках. Но бабушка обвела рукой комнату и сказала:

– Так вот же она, Юрек! Твоя звезда. Здесь. Это готеля наша, поэтому никогда ее не продавай.

Тогда Юрий решил, что бабушка закопала звезду в огороде, а потом понял, что звезда была продана, чтобы на вырученные деньги купить готелю.

После революции родители бабушки Серафимы из столицы Российской империи Санкт-Петербурга перебрались в Польшу, где у них были какие-то земли и дома. Часть бабушкиной многочисленной родни, сопровождая белую армию, достигла Владивостока, а оттуда уже разбрелась по всему миру, кто куда. Часть осела в Америке, часть в Аргентине.

В Польше Серафима встретила деда Станислава, влюбилась и вышла замуж. Станислав, конечно, тоже был благородных кровей, но в те времена в Польше мелкопоместных дворян было что тех самых тараканов. Раньше такой брак был бы абсолютно невозможен в силу социального неравенства молодоженов, но после событий 17-го года родители Серафимы махнули на неравенство рукой. И не прогадали. Станислав оказался очень амбициозным и предприимчивым молодым человеком и управлял польским имуществом семьи Серафимы с большим умом, всячески это имущество преумножая. Родителям Серафимы жизнь в изгнании давалась с трудом, они тосковали по родине и поддерживали Белое движение материально, надеясь вернуть прежнюю жизнь. Станислав иллюзий насчет падения советской власти в России не питал. Более того, прямо перед началом Второй мировой войны он уговорил и своих родителей, и родителей Серафимы продать все, что у них было в Польше, и перебраться в Штаты. Это в свете последующих событий оказалось очень удачной мыслью.