Мария Воронова - Клиника любви Страница 48

Делать было решительно нечего. Наташа пошла обратно на стоянку, достала из машины корзину с Пиратом и, чтобы скоротать время, отправилась в кафе. Цены показались ей сумасшедшими, но все же она взяла себе капуччино, а коту — сосиску в тесте, которую положила прямо в корзину. Кот довольно заурчал.

На посещение кафе ушло полчаса. Другие полчаса Наташа провела в небольшом книжном магазине. Из-за мяукающего в корзине Пирата продавщицы смотрели на нее неодобрительно, поэтому, чтобы сохранить лицо, пришлось купить несколько журналов. Конечно, она тут же упрекнула себя за ненужную трату, но сейчас даже это не испортило ей настроения.

Наконец объявили мурманский рейс. Помахивая корзиной с разомлевшим Пиратом, Наташа спустилась на первый этаж, в зал прибытия.

Анатолий Васильевич вышел одним из первых, в руках он держал букет роз, завернутый в целлофан. Наташе стало ужасно смешно — вряд ли кому-нибудь другому могло прийти в голову везти цветы из Заполярья! Она замахала руками, подпрыгивая, и Елошевич сразу ее заметил.

Розы предназначались ей. Вручив букет, но не поцеловав Наташу, он забрал у нее корзину с Пиратом.

Говоря о том о сем, они пошли к машине. Наташа предложила Анатолию Васильевичу сесть за руль, но он отказался:

— После встреч с боевыми товарищами боюсь не пройти кастинг на трезвого водителя.

В дороге он курил, выпуская дым в окно машины, а другой рукой почесывал Пирата за ухом. Мощное урчание кота перекрывало даже шум мотора.

Она припарковалась возле его подъезда, но Елошевич не спешил выходить.

— Я очень скучал по тебе, — сказал он наконец. — Я хочу, чтобы все стало, как раньше. Чтобы мы перестали избегать друг друга. Давай забудем, пожалуйста?

Пытаясь скрыть смущение, Наташа закурила.

— Вы сами знаете, что это невозможно. Так, как было раньше, никогда уже не будет, — сказала она спокойно. — Но мне было хорошо с вами.

— Мне тоже было хорошо. Мне и сейчас хорошо с тобой. Но то, что произошло, должно быть забыто.

— Я поеду?

— Счастливо тебе. И спасибо за Пирата.

Заехав в клинику в субботу, Миллер обнаружил там полный сестринский и врачебный состав. Наряженные в живописные лохмотья, сотрудники сновали по помещению с ведрами и швабрами. Пахло стиральным порошком и мелом, и повсюду были разбросаны куски бумаги для заклейки окон.

На широком мраморном подоконнике стояла Саня Елошевич, одетая в старую хирургическую робу. Ее голова была обвязана пестрой тряпочкой.

— Вы прямо Арабелла — дочь пирата, — сказал Миллер, подходя к окну. — А что здесь происходит?

— Ну, здравствуйте, царь! Сегодня субботник, так что возьмите у Тамары Семеновны рабочую одежду и присоединяйтесь.

Саня присела на корточки, чтобы прополоскать тряпку в стоявшем на подоконнике тазу, и ее лицо, обрамленное легкими завитками волос, с каплями пота над верхней губой, вдруг оказалось совсем рядом с лицом Миллера. Он смутился и резко отодвинулся.

Она отжала тряпку и стала размашистыми движениями протирать раму. Окна в старинном здании клиники были огромные, и Сане приходилось то приседать, то вставать на цыпочки. Миллер подумал, что она двигается, как стриптизерша у шеста, и неожиданно эта мысль очень его возбудила.

Чтобы избавиться от наваждения, он сообщил Сане, что он думает о ее пластике.

Саня расхохоталась:

— Ну, по законам русской речи стриптизерша — это всего лишь жена стриптизера. Включайтесь в работу, и работа развеет ваши пошлые мысли!

— А закосить нельзя? — шепотом спросил Миллер, озираясь.

Саня с непривычным для нее изяществом спрыгнула с подоконника.

— Косить еще рано. Зато копать уже можно. Сейчас Тамара Семеновна отведет вас в свой цветник.

— Это неслыханно! — возмутился Миллер и куда-то побежал.

Саня домыла окно, села на подоконник, закурила и посмотрела вниз.

Возле крыльца клиники стояли профессор Криворучко и Тамара Семеновна. Как помещики, они озирали свои владения и, видимо, обсуждали, где что вскапывать. Потом на крыльцо вылетел Миллер. Увидев Криворучко, он перешел на строевой шаг и направился к нему. До Сани долетело слово «Ленин», а вслед за ним многократно повторенная комбинация из трех известных букв — с ее помощью старый профессор давал молодому краткую историческую справку. Со вкусом затянувшись, Саня перегнулась через подоконник: теперь Тамара Семеновна гладила разгневанного Миллера по плечу, а Криворучко, вдохновенно глядя вдаль, размахивал руками и объяснял ему, как вскоре все преобразится благодаря их трудам.

Она надела поверх робы старый фланелевый халат, который использовался персоналом для коротких перебежек между корпусами, и вышла на улицу, решив вдохновить Миллера личным примером. Тамара Семеновна немедленно выделила ей сектор для вскапывания, выдала лопату и нитяные перчатки.

Миллеру ничего не осталось, кроме как присоединиться. Криворучко полюбовался, как они работают лопатами, повторил известную истину, что никогда не надоедает смотреть на огонь, воду и чужую работу, а значит, идеальное зрелище — это тушение пожара, после чего пошел наверх в надежде завербовать еще парочку землекопов.

Спустились несколько молодых врачей, и работа пошла быстрее. Пожалуй, часа за полтора они управятся, решила Саня.

Копать, так же как и печь блинчики, ее научила мама. В Североморске у них был участок земли, на котором Антонина Ивановна выращивала неплохой для Заполярья урожай овощей. «Главное, не прикладывать лишних усилий, — говорила она Сане. — Вместо того чтобы давить, просто подними лопату повыше и урони».

А вот Миллера, судя по всему, копать никто не учил. Саня решила восполнить этот недостаток в образовании профессора и устроила ему мастер-класс. Она бесцеремонно хватала его за руки, показывая, как надо браться за черенок, пока не почувствовала, что ее невинные прикосновения очень смущают ученика. Саня удивилась, смутилась сама и отошла на безопасное расстояние.

Когда задание Тамары Семеновны было выполнено, Саня села на скамейку и подставила лицо солнечным лучам. Апрельское солнце припекало совсем по-летнему, и, если закрыть глаза, можно было даже представить себе, что находишься на пляже у моря.

— Не садитесь рядом, — попросила она Миллера, услышав его шаги и открывая глаза.

— Почему? — удивился он.

— Я занималась физическим трудом и еще не успела побывать в душе.

Он демонстративно плюхнулся на скамейку и сообщил:

— От вас пахнет только весной и свежестью, — после чего раскинул длинные ноги в запачканных землей остроносых ботинках и закурил.