Скажи, что любишь - Маргарита Дюжева Страница 48

Он не давит, ничего не требует, не ставит условия, как это было раньше. Смолин вообще изменился. Нет, он не стал сладким пирожком и рубахой-парнем, но мужчина, который сейчас помогал с ребенком, и тот тип, за которым я когда-то была замужем – это два разных человека. С одним было холодно и страшно, с вторым – спокойно и надежно. От одного непрестанно ждала подвоха и новых испытаний, а второй дарил уверенность, что случись что – не даст упасть.

Две недели нам удается держать родственников на расстоянии. И хотя Нина Ивановна, вернувшаяся со спа-курорта с новыми силами и сияющей кожей, рвется в бой, я прошу Смолина придержать ее. Она неплохая, но слишком деятельная, а у меня в последнее время плохо с терпением, и уж точно нет потребности в советах и попытках со стороны навязать мне как «надо» и «правильно». Не хочу ругаться, поэтому проще держаться на расстоянии, присылая кружочки в мессенджерах.

Старший Смолин тоже рвется увидеть внучку.

Мой наоборот морозится. Звонит, скупо спрашивая, как у нас дела, не нужна ли материальная помощь. На самом деле он ждет, что я упаду на колени, начну извиняться за все, что можно и нельзя, и буду слезно умолять его придти в гости. Чтобы он как царь, снисходительно ответил «может быть, если появится свободное время»

До него никак не дойдет, что упрашивать я никого не собираюсь. Да и извиняться мне не за что.

Но после двух недель, приходится все-таки устроить день открытых дверей.

— Выбирай, когда тебе удобно, — говорит Смолин, — я организую. Привезу, увезу и все остальное.

— Мне все равно, — я жму плечами. Бесконечно прятаться не удастся, пора знакомить Кроху с родственниками, — ты, главное, сам приходи, а то я с ума с ними сойду.

Говорю и тут же замолкаю, запоздало сообразив, как это прозвучало. Я только, что добровольно призналась, что мне без него тяжело.

Смолин моментально ловит меня на прицел светло-голубых глаз, а у меня пульс обрывается и в горле становится сухо, как в пустыне.

— Если неудобно – я пойму, — иду на попятный, не зная, куда прятаться от пронизывающего взгляда, — как-нибудь сама…

— Я приду.

На этом разговор заканчивается, но я точно знаю, что он сдержит слово.

Гости приходят в четверг. Специально выбираю день в середине недели, чтобы избежать затяжных посиделок. Ребенок маленький, нечего тут вокруг него бациллы всякие разбрасывать.

Первыми приходят Смолинские родители – с огромными коробками и пакетами, а спустя десять минут появляется мой отец. Без пакетов и коробок, но с лаконичным конвертом, в котором хрустят купюры:

— Мне некогда по магазинам бегать. Сама купишь, что надо, — произносит с таким видом, будто как минимум соболиные меха с царского плеча пожаловал.

Меня коробит, но конверт забираю и скупо благодарю за «душевный подарок». Раньше мне нужна была его поддержка, но оставшись в трудный момент наедине со своими проблемами и суровым отцовским «терпи, так надо», я поняла, что ничего мне от него не надо. Не знаю сколько денег в конверте, мне не интересно. Я просто убираю их на полку, чтобы потом закинуть на Ксюхин счет. Сама потратит, когда подрастет. На мороженое.

Нина Ивановна сюсюкает над внучкой, даже слезу пускает и, конечно же, не может удержаться от советов

— Почему она у вас в ползунках? Надо пеленать, а то ноги будут кривые.

О, боже…

В этот момент даже Смолин закатывает глаза.

— От памперсов преет кожа. Надо марлю купить и сделать натуральные подгузники. Их прокипятить можно, потом хорошенько прогладить и никаких раздражений, и кожа дышать будет.

Мы переглядываемся с Кириллом, он изображает рука-лицо, а мне почему-то смешно. У Нины Ивановны столько денег, что она может покупать вагонами самые дорогие подгузники премиального качества, но на подкорке сидит прошлое, когда все бегали с тазами и кипятили марлю. Спорить тут бесполезно. Надо просто кивать, соглашаясь, и делать по-своему.

В принципе все проходит мирно, ровно до того момента, когда в разговор влезает мой дорогой папаня.

— Это все прекрасно. Подгузники, пеленки и прочая несущественная ерунда, — произносит таким тоном, будто не в гости к дочери пришел, а на собрание по поводу раздачи люлей подчиненным, — лучше скажите, как будете решать вопрос с тем, что ребенок рожден не в браке.

Все замолкают, и градус напряжения мгновенно подскакивает.

— Ген, — с натянутой улыбкой произносит мама Кирилла, — дети взрослые, сами разберутся…

— Вижу, как они разбирается, — папаня переходит границы и либо не понимает этого, либо просто убежден, что ему все можно, и что обязаны терпеть, — девчонка-то незаконнорожденная. Что люди об этом скажут, вы подумали?

Нина Ивановна охает, ее муж ворчит:

— Жень, не начинай.

А у меня падает забрало. Я готова любого загрызть за Ксюху, и плевать на последствия.

Только сказать я ничего не успеваю – Смолинская ладонь сжимает плечо. Он сдержано улыбается мне, хотя в глазах лютует бездна:

— Укладывай ее. Я сам разберусь.

Ксюха чувствует всеобщее напряжение и начинает кукситься, отвлекая меня от назревающего скандала. Я беру ее на руки, прижимаю к себе и демонстративно отхожу к окну. Спина неестественно прямая, будто мне загнали кол вместо позвоночника, едва дышится, и демоны в любой момент готовы вырваться на волю, но я старательно держу их в узде. Покачиваю ребенка, улыбаюсь, что-то ласково ей шепчу и целую в нос.

Хватит с меня гостей. Я была бы не против, чтобы кто-нибудь тактично намекнул, что они засиделись и им пора по своим суперважным делам.

— На выход, — приказывает Смолин, — прямо сейчас.

Хм, не особо тактично, но так мне даже больше нравится…

Нина Ивановна начинает кудахтать, пытаясь примирить вспыхнувшее пламя, но ее стараний явно недостаточно. Мой папаня не понимает, что перегнул палку и продолжает наседать:

— Как только о серьёзных вещах начинается разговор, так все…на выход? — возмущенно качает головой, — вопрос решать надо, а вы как дети неразумные. Сами не можете, так за вас придется делать…

Кир оборачивается ко мне, во взгляде невысказанный вопрос. В ответ я просто киваю, развязывая