Люсинда Кэррингтон - Девяносто дней Женевьевы Страница 48

Возвращаясь в кабинет, она встретила двух коллег, которые о чем-то оживленно беседовали. По обрывкам фраз, которые ей удалось услышать, она поняла, что они делились впечатлениями о том, как провели выходные.

— …Там везде были голые сиськи… и я подумала, а почему бы нет? Я по-прежнему была в майке и поэтому чувствовала себя полной идиоткой.

— Вокруг нас было столько эффектных, роскошных латиносов, что мой парень, козел ревнивый, запретил мне раздеваться! Ну, я, конечно, все-таки разделась…

Женевьева, обогнав их, пошла дальше по коридору, стараясь не расплескать кофе. Интересно, сама она смогла бы раздеться в компании малознакомых людей? Она точно знала, как ответила бы на этот вопрос до встречи с Синклером. Он помог ей обрести уверенность в себе. Это было новое и довольно странное чувство. Теперь Женевьева не сомневалась в том, что у нее прекрасное тело. Она знала, что, глядя на нее, Синклер начинает дрожать от возбуждения, и поэтому чувствовала себя сильной и сексуальной.

Вернувшись в кабинет, она села за стол и снова предалась фантазиям. Женевьева представила себя на золотом пляже в невероятно откровенном купальнике, который состоит из крошечного белого треугольника с тоненькими шнурками (один из которых завязан на талии, а два других скрываются между ягодицами). Она идет уверенной и гордой походкой, ее ступни утопают в теплом песке, груди соблазнительно покачиваются, а распущенные волосы развеваются на ветру.

Он лежит на песке и смотрит на нее. На нем черные плавки из блестящей эластичной ткани, которая плотно обтягивает его яички и возбужденный член. По бокам плавки скреплены двумя маленькими серебристыми пряжками. Подойдя ближе, Женевьева видит, что его член увеличился настолько, что просто выпирает из плавок.

На пляже есть и другие мужчины. Все они в таких же обтягивающих плавках, как и Синклер (но только сквозь его плавки проступает огромный бугор). Когда Женевьева приближается к кому-нибудь из них, мужчины, восхищенно посвистывая, пытаются дотронуться до нее, а потом рассказывают во всех подробностях, чем бы они хотели с ней заняться. Женевьева не обращает на них никакого внимания. Она знает, куда именно идет. Подойдя к Синклеру, она становится над ним, раздвинув ноги. Остальные мужчины (они уже не свистят и не делают ей непристойных предложений), окружив их плотным кольцом, с интересом наблюдают за ними.

Женевьева, развязав шнурок, швыряет купальник на песок. Погладив руками свои бедра, она прижимает ладони к ягодицам. Лежащий под ней Синклер расстегивает пряжки на плавках. Он снимает плавки, и Женевьева видит, что его член именно такой, каким она его запомнила, — твердый и огромный. Синклер медленно встает на колени, и она видит, как под загорелой кожей играют упругие мышцы его сильного и гибкого тела. Он протягивает руки, пытаясь дотронуться до нее. Женевьева бьет его по рукам и указывает пальцем на его рот. Она хочет, чтобы он ласкал ее губами и языком. Схватив Синклера за голову, она притягивает к себе его лицо…

Картина, которую мысленно нарисовала Женевьева, была такой эротичной и возбуждающей, что женщина едва не застонала. Почувствовав, что ее лоно стало влажным, она поняла, что нужно довести дело до конца. Женевьева быстро встала и, подойдя к двери, закрыла ее на замок.

Снова опустившись в кресло, женщина воскресила в памяти воображаемую сцену, которая так возбудила ее. Опустив руку, она погладила бедро. Женевьева носила чулки — они нравились ей больше, чем колготки. Ее пальцы, скользнув по шелковистой кромке, пробрались под эластичные трусики и коснулись теплой кожи. Женевьева стала ласкать себя, сначала осторожно и нежно, а потом все сильнее и настойчивее. Она гладила свою возбужденную плоть, ее палец плавно двигался, подбирая нужный ритм. Когда Синклер ласкал ее языком, ощущения, конечно, были более приятными, но сейчас Женевьеве нравилось и это. Она снова застонала.

Женевьева представила себе другую картину. Теперь Синклер стоял над ней. Он смотрел на нее, улыбаясь своей ослепительной, чарующей улыбкой собственника. Его взгляд медленно скользил по ее телу и остановился прямо на ее раздвинутых бедрах. Она начала двигать пальцем еще быстрее, представляя, какое удовольствие и сексуальное возбуждение отражается в его глазах. Женевьева ласкала свой набухший клитор до тех пор, пока ее тело не задрожало в судорогах оргазма. В этот момент она забыла обо всем на свете. Время для нее остановилось.

После бурной вспышки ее тело стало слабым и безвольным. Женевьева лежала в кресле, думая о Синклере. Ей хотелось, чтобы он был рядом с ней. Интересно, где он сейчас и с кем? У Женевьевы не было желания думать о Джейд Челфонт, однако она понимала, что это невозможно. Делать вид, что этой женщины не существует, все равно что не замечать солнце или луну.

Женевьева представила Синклера с другими женщинами. Представила, как они танцуют, раздеваясь перед ним. Представила их привязанными к двери его кабинета, представила, как он ласкает их руками и языком, доводя до исступления. Она представила, как эти женщины лежат под ним или на нем; как стонут от восторга, когда его сильное и гибкое тело поднимает их к новым вершинам наслаждения. Эта картина была невероятно сексуальной, и Женевьева тихо застонала в бессильной ярости.

«Я его не ревную», — сказала она себе. Нельзя относиться серьезно к таким мужчинам, как Джеймс Синклер. Она понимала, что у них с Синклером нет будущего и поэтому глупо ревновать его к другим женщинам. Женевьева знала, что ему нравится заниматься с ней сексом, но понимала, что их связывают чисто деловые отношения. Она также понимала, что если позволит чувствам возобладать над разумом, то случится катастрофа. Когда Синклер поймет, что она к нему неравнодушна, он сразу же бросит ее. Или сломает, подчинив своей воле и сделав послушной марионеткой. В обоих случаях она окажется проигравшей стороной и это не принесет ей ничего, кроме боли и страданий. К тому же она потеряет контроль над ситуацией.

Женевьева встала и, поправив юбку, пошла к умывальнику. Вернувшись в кабинет, она увидела, что на краю ее стола сидит Джордж Фуллертон.

— Я принес тебе кофе, — сказал он.

— Спасибо, Джордж, но я уже выпила одну чашку.

— Нет, не выпила. — Он указал на чашку, стоявшую на ее столе. — Твой кофе уже остыл.

Женевьева почувствовала, что начинает краснеть.

— Ох, я совсем о нем забыла.

— Хочешь сказать, что все твои мысли заняты работой? — спросил Фуллертон.

— Да, просто голову некогда поднять, — ответила она.

— То есть ты думаешь о Синклере?