Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик Страница 49

Утром Володя встал раньше меня. Когда я раскрыла еще сонные глаза, то Володя стоял возле постели, умытый, в домашних брюках, голый до пояса. У меня внезапно сжалось сердце: неужели это только видимость? Это еще нестарое, сухощавое, подтянутое тело, на вид вполне здоровое и полное сил?! Тут какой-то шрам привлек мое внимание. Я ничего не понимаю в шрамах и ранениях, но мне показалось, что это след от пули, я даже вздрогнула.

— Это пулевое? — спросила я, протягивая руку и пытаясь коснуться его.

— Птичка Женя! Я у тебя спрашиваю существенные вещи, а именно: что ты хочешь, чтобы я подал тебе в постель на завтрак? А тебя интересует всякая ерунда, да еще очень давняя. Да, это след от пули, впрочем, ранение было нетяжелым и, как я тебе уже говорил, очень давно. Можешь потрогать, если тебе очень хочется.

Я испытующе посмотрела на него:

— Володя, у меня напрашивается вопрос, скорее всего, очень глупый вопрос, настолько глупый, что я заранее прошу прощения за него, но сейчас такое время, чего только не бывает. В общем… ты бандитом, случайно, не был?

Приятно было смотреть, как заразительно он смеется.

— Ты, оказывается, большая шутница, Женя. Случайно не был и неслучайно тоже не был. А чтобы предупредить твои дальнейшие вопросы на эту тему, я скажу тебе так: я был воином. Но все уже давно в прошлом, ныне я пенсионер, и в настоящий момент меня больше всего волнует завтрак, о подробностях которого ты так и не пожелала со мной говорить.

Завтрак в постели, на мой взгляд, сущая гадость: несмотря на поднос или специальный столик, крошки все равно везде будут сыпаться, и вообще неудобно. Читать описание такого завтрака в книжке еще туда-сюда, в кино смотреть уже хуже, я всегда с замиранием сердца только и жду, что кто-нибудь из актеров уронит на постель бутерброд с маслом или кофе прольет. А уж делать это самой — да ни за какие коврижки! Потому стол в свое время и придумали, что есть за ним гораздо удобнее, чем как-либо еще. Вот все это я и изложила Володе с самым что ни на есть серьезным видом, что не помешало ему вовсю улыбаться. А я наконец отправилась в ванную. Вся моя жизнь протекала теперь в двух измерениях: возле Володи и без него. Без него я мучилась и стыла в коросте страхов и сомнений, возле него — мгновенно отогревалась в живительном тепле его любви, нежности, ласки. Хотя он и признался мне сокрушенно, что вся его жизненная сила иссякла, тем не менее ее остатков хватало на нас двоих! Он был силен и нежен за нас двоих и любил тоже за двоих — за себя и за меня. Нет, он меня совсем не подавлял, наоборот, я в его присутствии расцветала пышным цветом, во мне с большей силой начинали проявляться мои лучшие черты и качества. Тогда что же такое грызет меня, не дает покоя, заставляет время от времени отдаляться от него? Я находила этой странной муке только одно объяснение: меня жжет и мучит то, что я сияю отраженным светом, загораясь от его огня, а ведь должна гореть сама, пусть маленьким, пусть дымным, но своим огнем, своим светом, который был бы во мне независимо ни от кого и ни от чего. Вот извлечением, высеканием этого огня, говоря высоким слогом, я и занималась, убегая от Володи к себе. Я хотела обрести себя твердую, ни в чем не сомневающуюся, не романтически влюбленную, а любящую. Но долго выдержать без него я не могла, он был теперь магнитом моей жизни, средоточием всех моих мыслей и желаний. Два, от силы три часа без него — и я опрометью бежала обратно. Господи, что же со мной будет без него, когда его совсем не станет?! А ведь мне скоро надо возвращаться в Москву. А надо ли? Зачем, зачем мне туда ехать, когда мое сердце останется здесь?

И все-таки о своем возвращении я заговорила с Володей. Он внимательно выслушал меня, все мои доводы за и против поездки, больше, конечно, против, и был, как всегда, спокоен. А я разнервничалась вконец, закрутилась, забегала по комнате.

— Эй, птичка-синичка! Ты не устала еще перебирать своими маленькими лапками? Иди, ну, иди же сюда. Садись рядом, возьми мою руку, ну, надеюсь, теперь тебе стало немного лучше? Стоит ли так по-пустому переживать и нервничать?

— Ах, Володя, Володя! Конечно, с тобой мне лучше, возле тебя всегда хорошо. Но ведь это значит, что я питаюсь твоей энергией, да? Это ужасно, получается, что я энергетический вампир.

— Эге! Что я слышу? Ты, никак, намекаешь, что пора идти в лес, вырубать осиновый кол? Ты, видимо, насмотрелась дешевых американских фильмов, ну-ну, не хмурься, я шучу. Если ты и в самом деле черпаешь от меня хоть что-то, если мое тепло помогает тебе, то я просто счастлив, что и такой, полумертвый, могу что-то давать тебе. Мне же ты повредить не можешь, не волнуйся напрасно.

— Ну почему мы так поздно встретились? Я прихожу в бешенство от мысли, что столько времени провела впустую. Разменивалась на какие-то мелочи, на ерунду. Ненужные встречи, пустые, глупые разговоры. Только сейчас, полюбив тебя, я понимаю, до чего случайной и легковесной была моя жизнь. А теперь, когда мы встретились, когда так нужны друг другу, во всяком случае, ты мне очень нужен, нам осталось так мало, так бесконечно мало времени для любви, для жизни!

— Не надо думать, Женя, что вся твоя жизнь была легковесной, что время ты проводила впустую, это нехорошие, а главное, несправедливые мысли. Если бы ты в самом деле была этакой свистушкой и легко прыгала по жизни, то никогда не полюбила бы меня, даже не обратила внимания, потому что я был бы для тебя скучен, неинтересен. Ты стала такой, какая есть сейчас, в результате всего того, что происходило с тобой в жизни. И я люблю тебя именно такую, со всем тем, что в тебе есть. А будешь напрасно сама себя ругать, я рассержусь, в гневе я страшен! Отшлепаю и поставлю в угол.

Я слушала, как он защищает меня от меня же, и улыбалась. Вдруг невзначай вспомнила, как Володя говорил, что, может быть, есть и другие люди, которые могут любить вот так, по-настоящему, когда у них еще много сил, а ему выпала такая любовь только на излете жизни. И мне пришла в голову мысль: вот, даже умирающий, он дает мне силы и бодрость, но, может, как раз сильного, здорового, я бы и не смогла вынести, может, такая любовь была бы чересчур огромной для меня, еще совсем глупой и слабой? Или нет? Володя, увидев, что я опять погрузилась по самую маковку в невеселые раздумья, отвлек меня, коснувшись руки. Я слабо улыбнулась ему и решила поговорить о чем-нибудь вполне житейском.

— Володя, а ты был когда-нибудь женат? — поменяла я тему разговора, заодно рассчитывая разузнать что-нибудь из того, что меня давно интересовало.

— Был, один раз.

— А где твоя жена? Ты разошелся с ней? Или она… она умерла?

— Нет, она жива, кажется, замужем, надеюсь, что счастлива, я ничего не знаю о ней, с тех пор как мы развелись.