Вера Кауи - Неотразимая Страница 49

Ньевес должна была лететь туристическим классом, и это показалось ей захватывающе интересным, раньше она летала только частными самолетами, как правило, принадлежавшими Организации. В этот раз все было совершенно по-другому — теснота кругом, и вдобавок высокая толстая дама, едва умещавшаяся на сиденье, оказалась ее соседкой.

Едва самолет взмыл в воздух, дама принялась за вязание. Ньевес со страхом ждала, что та захочет скоротать время за беседой, но потом заметила, что дама вывязывает характерный немецкий узор, а по ее разговору со стюардессой поняла, что дама слабо владеет английским. С облегчением Ньевес устроилась поудобнее на сиденье и заснула.

Когда она прилетела в Дублин, было холодно и шел дождь. Она натянула свитер и принялась искать такси.

Шофер оглядел ее с головы до ног. Джинсы, распущенные по плечам волосы, отсутствие багажа не вязались с ее речью. Когда же она назвала адрес, он с неудовольствием сказал:

— Так это же все шестьдесят миль!

— Я заплачу вам, — высокомерно ответила Ньевес.

— Поздновато молодой даме ехать одной в такую даль, в Галуэй!

— Меня ждут! — не задумываясь, солгала Ньевес. — Я только что звонила туда, и мне велели взять такси.

Меня ждут.

— Надо надеяться. Куда, вы сказали? В Килмарран, что ли?

— Да… Там живет мистер Дэв Локлин. Кинорежиссер, — сообщила Ньевес.

— А, Дэв Локлин… не тот ли, что поставил в прошлом году отличную пьесу в Театре аббатства?.. — И он открыл дверцу.

Здесь, на последнем этапе своего путешествия, Ньевес обнаружила, что ее восторги сменились тревогой.

Она мысленно вернулась назад и поразилась. Ей раньше не приходило в голову, что отчаяние может завести так далеко. Да, я в отчаянии, думала она с вызовом. Но ее решимость уже была подточена чувством вины и мыслью о беспокойстве, которое она причинила близким.

Дэв все объяснит, подумала она. Он знает, что делать.

Как всегда.

Как только машина свернула с главного шоссе, она взглянула в окно и узнала, даже в темноте, знакомые места. Она сидела на краешке сиденья, прижавшись лицом к стеклу.

— Вот сейчас… вот те большие ворота и есть Килмарран!

Ворота по обыкновению были открыты, и пока автомобиль приближался к освещенным окнам большого дома, Ньевес ерзала на сиденье, держась за ручку дверцы, и не успел он остановиться под облезлым гипсовым навесом крыльца, как она уже изо всей силы колотила железным дверным молотком. Почти сразу же входная дверь отворилась, и она, заливаясь слезами, кинулась в объятия высокого смуглого мужчины, вышедшего ей навстречу.

— Дэв… о, Дав!

Таксист опустил сумку Ньевес у ее ног.

— С вас тридцать фунтов.

Ньевес, вся в слезах, замешкалась, и Дэв сам взял у нее свернутые трубочкой банкноты и расплатился с шофером, прибавив щедрые чаевые.

— И доброй вам ночи! — ухмыльнулся тот в ответ.

В большом холле, где с потолка свисала прекрасная, но давно не чищенная уотерфордская люстра, Дэв Локлин достал носовой платок из кармана брюк.

— Возьми… сегодня и так сыро.

Но Ньевес никак не могла выпустить из рук его рубашку, мокрая щека прижималась к его груди.

— Я должна была приехать, Дэв. Непременно! Мне больше ничего не оставалось… о, Дэв, как же мне было плохо!

Дэв приподнял ее лицо за подбородок и вытер слезы носовым платком.

— Ладно… Ты все мне потом расскажешь. Действительно, должно было случиться что-то ужасное, чтобы ты сбежала оттуда.

— Да, там было жутко. Ты просто не представляешь себе.

— Нет, но надеюсь, что ты мне расскажешь.

Ньевес шмыгнула носом, с обожанием вглядываясь в смуглое испанское лицо с ярко-синими ирландскими глазами.

— Я затем и приехала… я знала, что должна…

— Тогда пошли. У меня есть кофе и сандвичи.

— Чудесно! В самолете еда была жуткая! Неужели люди это едят?

— Небогатые люди едят. Ты ведь никогда не видела, как живут другие люди, верно?

Лицо Дэва озарилось улыбкой, и Ньевес засмеялась с облегчением. Он не сердится. Он, как всегда, добрый и надежный.

Она с беспокойством взглянула на него.

— Тебе звонили из Мальборо?

— Да. Три раза.

Ньевес покраснела.

— Наверное, они беспокоятся…

— Конечно. Когда скромная и робкая девица вроде Ньевес Боскомб вдруг решает совершить побег, да еще рейсовым самолетом — станешь беспокоиться. И гадать, почему она это сделала.

Ньевес опустила голову.

— Я просто не представляла, что еще можно сделать.

— Давай позвоним им и скажем, что ты здесь.

А потом расскажешь мне, почему.

Он ввел ее в большую комнату со следами былого великолепия, где мебели было немного, а в большом камине горел огонь. Комнату освещала единственная лампа над большим, в порезах и пятнах, столом, на котором стоял кинопроектор и лежали сотни футов 35-миллиметровой пленки. Ньевес кинулась к столу, восклицая:

— Дэв! Это последнее, да?

— Да. Я как раз занимаюсь монтажом — вернее, пытаюсь. Когда Касс не отрывает.

Ньевес выглядела смущенной.

— Прости, — прошептала она. Затем она подошла к камину и встала к нему спиной, растирая соблазнительную попку, занемевшую от долгого сидения.

— А Лоуренс? Куда он делся?

— Он на Сотбис. — Дэв наливал кофе из помятого серебряного георгианского кофейника в треснувшую чашку рокингемского фарфора.

— Ой, Дэв, у тебя так скоро ничего не останется!

— Кроме самоуважения, — усмехнулся он, показав белые крепкие зубы. — Ну, оставь это… смотри, вот сандвичи, которые Томас для тебя приготовил.

Сандвичи представляли собою толсто нарезанные куски жареного мяса с еще более толстыми ломтями хлеба. Ньевес не могла оторваться от них.

— М-м-м-м, как я люблю Томасовы сандвичи… в Мальборо никогда не делают таких. — Голос и лицо ее были по-детски восторженными. — А как я люблю Килмарран! Это всегда было мое самое любимое место после Мальборо. — На ее лицо набежала тень. — А теперь самое любимое… Теперь я ненавижу Мальборо! Ненавижу!

Дав поглядел на нее из-под невероятно длинных и загнутых, как у женщины, ресниц.

— Расскажи, — сказал он мягко, наливая себе кофе.

И вдруг понял, что голоден, что целый день ничего не ел. Когда он работал, то забывал о еде. — Не может быть, что все так плохо.

— Ужасно! — с жаром воскликнула Ньевес. — Ты просто не знаешь…

Дверь открылась, и появился крошечный человечек в старинном костюме дворецкого.

— А, так она приехала!

Ньевес оставила сандвичи и кинулась с распростертыми объятиями к Томасу.

Он обнял ее, похлопал по плечу.

— Убежала, да? — спросил он хриплым голосом.

— Только ради тебя, Томас, ради тебя.