Наталья Троицкая - Обнаров Страница 49

– Спасибо, Николай Алексеевич.

Обнаров рукой провел по лицу, точно стирая страх и неопределенность, вдохнул полной грудью, почувствовал, как спина покрылась жаркой испариной.

– Я должен их увидеть. Немедленно.

Врач внимательно посмотрел на Обнарова и не стал спорить.

– Пойдемте.

Они спустились на второй этаж, свернули налево, прошли блок для новорожденных и вошли в реанимационный блок. Коридор был освещен приятным желтоватым светом, по бокам справа и слева тянулись отделанные белым кафелем, напичканные аппаратурой палаты, стены которых были, точно аквариумы, из стекла. Палаты-аквариумы были темными, пустыми, и только одна была освещена ярким белым светом.

– Сюда, пожалуйста.

Он застыл на пороге. Сердце сжалось от боли.

Бледная, с заострившимися чертами лица, она лежала на опутанной аппаратурой кровати. Глаза были закрыты. Ее роскошные волосы были убраны под белую марлевую шапочку. На лице была прозрачная маска, вероятно от аппарата дыхания. Дыхание было неестественно тяжелым и шумным. Руки и ноги были беспомощно вытянуты. «Она не любит спать на спине…» – почему-то подумал он. Ее тело показалось ему таким маленьким и худеньким, точно тельце ребенка. К вене правого локтевого сгиба тонкой прозрачной змеей тянулась капельница. Рука была закреплена к кровати широкой кожаной манжетой, видимо, чтобы ее нельзя было согнуть невзначай. Слева и справа, у изголовья, этажами, стояла какая-то аппаратура, разноцветные проводочки от которой тянулись к Тае и исчезали под тонким белоснежным одеялом.

Молоденькая медсестра в розовой униформе сосредоточенно записывала показания аппаратуры в журнал.

– Как вы здесь? – задал не очень определенный вопрос Сабуров.

– Все в норме, Николай Алексеевич, – ответила медсестра.

– Записи дай, – Сабуров протянул руку к журналу.

Не оборачиваясь, через плечо, медсестра подала Сабурову журнал, одновременно привычно смело нажимая какие-то клавиши и кнопки.

– Наверное, вентиляцию легких отключать можно, как вы считаете? – она обернулась, заметила рядом с Сабуровым Обнарова. – Ой! – смутилась медсестра, ее щеки покраснели. – Здравствуйте!

– Здравствуйте, – очень тихо ответил Обнаров, не отводя взгляда от жены.

– Я просто хотела сказать… Она хорошо сама дышит.

– Почему она так тяжело дышит?

– Константин Сергеевич, это не звук ее дыхания, это аппаратура. Придет в себя после наркоза, аппарат искусственной вентиляции легких отключим, и будет дышать сама. Не волнуйтесь. Я смотрю зафиксированные показания: все идет, как должно. Мариночка, дайте стул Константину Сергеевичу. Он немного побудет с женой.

– Я сейчас из соседней палаты принесу.

– Потом проводишь его к сыну. Скажешь, я разрешил. Поняла?

– Поняла.

– Я пойду, Константин Сергеевич. Извините, дела. Если понадоблюсь, первый этаж, двадцать шестой кабинет. Марина будет находиться возле вашей жены постоянно. Не волнуйтесь. Она хорошая медсестра.

– Спасибо вам.

Они пожали друг другу руки.

Медсестра принесла Обнарову стул, сказала:

– Я в коридоре, на своем посту буду. Мне надо в карточке записи сделать. Оставлю вас.

– Спасибо.

Он поставил стул так, чтобы можно было быть совсем рядом, держать ее за руку, коснуться ее щеки, чутко слышать каждый её вдох. Он смотрел на жену измученными глазами. В его взгляде сейчас было столько боли от того, что он, здоровый, сильный мужик, сейчас абсолютно ничем не может помочь ей, хрупкой, любимой, единственной, не может взять себе ее боль, ее страдание, ее испытание. Эта боль жгла сердце, терзала душу.

Тревожно всматриваясь в ее лицо, он осторожно, дрожащими пальцами коснулся пальцев ее левой руки, лежащей поверх одеяла. Жена спала, никак не почувствовав этого прикосновения. Тогда он накрыл ее прохладную ладонь своей горячей ладонью и легонечко сжал, потом склонился и осторожно поцеловал ей руку.

Он гладил, перебирал ее белые тонкие пальчики, целовал их, смотрел на ее неподвижную маленькую хрупкую фигурку и не мог поверить, как же она родила ему такого богатыря. Осознание, что теперь у него есть сын, что теперь их трое, приходило постепенно. Было и радостно, и странно, и непривычно, что где-то через несколько больничных палат, в отделении для новорожденных лежит, спит, тихонько посапывая, маленький человечек – частичка его самого, частичка ее. Сын… Сын!

Как же трудно дается простое, непритязательное счастье!

Ее пальчики дрогнули. Еще. Потом еще раз. Он отнял ее ладонь от лица. Она смотрела на него из-под густых ресниц полуприкрытых век, и по левой щеке нескончаемым ручейком катились слезинки.

Счастье, радость захлестнули его. Он не мог ничего сказать, потому, что все слова казались ему сейчас такими ничтожно мелкими, полинявшими, не способными передать, что он чувствует. Он крепко держал ее за руку, гладил ее по щеке, стирая слезинки, и счастливо улыбался.

Наконец он овладел собой.

– Спасибо тебе за сына. Четыре сто. Просто богатырь!

Очевидно, услышав его голос, в палату вошла медсестра.

– Так, что здесь у нас?

– Вы маску снимите, пожалуйста, если можно, конечно. Она сказать что-то хочет, – взволнованной скороговоркой попросил Обнаров медсестру, и уже жене: – Потерпи немножечко. Тебе сейчас не надо говорить.

– Николай Алексеевич, Ковалева проснулась после наркоза, говорила медсестра Сабурову по телефону. – Да, хорошо. Я поняла.

Она подошла к Обнарову.

– Константин… Ой, извините ради бога, я отчество не знаю! – ее щеки опять покраснели.

– Сергеевич, – подсказал Обнаров. – Можно без отчества, только делайте же что-нибудь!

– Вы мне мешаете. Пожалуйста, подождите в коридоре.

Он покорно вышел в коридор и через стекло стал смотреть, как медсестра отключает капельницу, аппаратуру жизнеобеспечения, протирает пациентке лицо, проверяет шов, делает какие-то совсем не понятные для него манипуляции на животе пациентки. Затем медсестра подкатила белую ширму и заслонила ею от него жену. Когда же, наконец, ширма была убрана, Обнаров увидел в руках медсестры металлическую ванночку, наполненную скомканными, пропитанными кровью марлевыми салфетками.

– Теперь заходите. Сейчас Сабуров придет.

Обнаров сел на краешек кровати, склонился, осторожно поцеловал жену в губы.

– Как ты?

– Где сын? – очень тихо, но твердо спросила она.

– Сейчас придет доктор, я попрошу, чтобы нам его принесли. Ты молодец! Я горжусь тобой!

– Он в аварии не пострадал?

– Нет! С ним все хорошо.

– Тогда почему ты плакал?

– Я?! – он удивился вопросу.

– Я чувствовала твои слезы на ладони, когда ты держал мою руку.

– Что ты…