Инга Максимовская - Neлюбoff Страница 5

– Привет – говорю я, садясь на стул напротив.

– Здорово – басит мой друг и тянется ко мне, что бы заключить в свои медвежьи объятья. А потом мы сидим и пьем ледяную, тягучую водку из запотевших стаканов. Павел Александрович раскраснелся, лоснится лицом и громко прихлебывает. Мелкой посуды он не признает, собственно поэтому, именно этот бар так любим им. По его мнению, только в этом баре водку подают в правильной посуде. Прихлебывает Павел все, будь то чай или виски, которые, кстати сказать, он не любит, обзывая их буржуйским пойлом. Он делает это, с каким – то особым, только ему понятным смаком, втягивая напитки в свитые в трубочку губы и громко крякая при этом. Паша внимательно слушает мой рассказ о поселившейся в моем доме и сердце девушке.

– Очень уж ты сердобольный, Анатоль. До глупости. Ты вот тут ее жалеешь, сидишь, а она может уж из дома у тебя все потырила и сбежала.

– Добрее надо быть, Паша. – Раздраженно отвечаю я. Мне, почему-то, обидно, что мой лучший друг говорит про Софью такие гадости. Замираю, поняв, что в первый раз зову ее по имени, пусть даже мысленно. – У нее была куча возможностей, как ты изящно выразился, все у меня потырить.

Сердоболие – слово, то какое подобрал, наверное, у какого-нибудь знакомого попа подслушал. У меня и в самом деле болит сердце, за эту заблудшую, истрепанную душу.

– Ты, Толян, не обижайся. Я, ведь, по – дружески, за тебя волнуюсь. Помнишь, как в детстве ты меня от дружков своих защищал. Бабка моя, царствие ей небесное, сказала мне как то, что таким милосердным, как ты, может быть только выросший в любви человек. И знаешь, я завидовал тебе тогда, что родители у тебя есть, что милосердный ты. У меня то, не было родителей, бабка воспитывала. А мне ее любви не хватало. И я решил тогда, что вырасту, и тоже стану милосердным, помогать всем буду. Только, видишь ли, я как начинаю ощущать на себе человеческую неблагодарность, так у меня все желание отбивает людям радость доставлять. Я ведь, просто оградить тебя хочу, что бы тебе больно не было. Бывшая твоя, камня на камне в тебе не оставила, а ты вновь к граблям примеряешься, Думаешь, с какой стороны бы на них половчее наступить, что бы больнее прилетело. Помогу я, конечно, протеже твоей. Осенью уже мечту ее исполним, учиться будет. Я только хочу, что – бы ты не обжегся, опять.

– Не помню я, как защищал тебя – огрызнулся я, соврав.

– Помнишь ты все. Ты знаешь, я часто бабкины слова о милосердии вспоминаю и на родителей твоих равняюсь. Я их помню очень хорошо, как они, всегда, шли рядом, держа твои руки в своих, готовые всякий момент закрыть тебя собою. И мы с Ленком стараемся близнецов в любви воспитывать. Они ведь все замечают, как Ленка меня целует, провожая на работу, или я несу ей завтрак в постель. Как она меня по намечающейся лысине гладит. Один коллега – идиот, сказал – «Жена, чего то у тебя раздобрела». Стану ли я такому объяснять, что она, родив моих детей немного поправилась. И хоть рога у нее вырасти, я не перестану ее любить. Любят ведь не только за внешность. Да, ты сам лучше меня знаешь. Просто, мне хорошо с ней, душевно, спокойно. И домой я иду с радостью, потому что знаю, что там меня любят и ждут. И я думаю, Мишка с Тишкой вырастут хорошими людьми, милосердными, потому что видят дома любовь и уважение

– Я их уже не помню, родителей своих. Стираются образы. Голос, иногда, мамин слышу да папин смех. Они ведь даже ушли одновременно, лишив меня своей защиты. А я, ведь, даже не заметил их угасания, занятый своей глупой женитьбой. Прав ты, Павлик. Во всем прав. Да вот только я надеюсь, что обогрев эту девочку, хоть часть грехов своих с себя сниму и ей помогу. Не могу не помочь. И знаешь, сейчас я ощущаю себя счастливым, видя ее каждый день у себя дома.

– Конечно, прав – уверенно кивает Павел – И уж если эта дама так легко делает тебя счастливой, держи ее крепче тогда. Не отпускай. Нет, ты представляешь, что близнецы устроили – резко переводит он тему на своих детей – Сперли у Ленки помаду, какую то дорогущую и Баксу морду всю разукрасили. Ох, как она орала. Пса чуть отмыли от этого произведения французской химической промышленности.

Я молча слушаю Пашкин рассказ, периодически кивая головой. Странно, в детстве он мне завидовал, как оказалось, а теперь я ему. У меня нет того, что он сейчас имеет – детей, любящей жены, но эта зависть светлая, не имеющая ничего общего с черным чувством, сжирающим изнутри. О своем семействе он может говорить часами. Особенно о своих проказливых близнецах и их вечном спутнике, шкодливом, таком же, как они, курносом, мордатом боксере по кличке Бакс, которого Паша нашел на улице больного и голодного, взяв домой выходил и вылечил своей милосердной любовью. Дети у него чудесные. Взявшие лучшее от своих родителей, лопоухие и конопатые четырехлетки. Я помню, как был безгранично счастлив, когда Пашка позвал меня быть крестным отцом своих сыновей. Мальчишки родились сильно недоношенными, и в течение, почти трех месяцев, мужественно цеплялись за жизнь, лежа в кувезе детского перинатального центра. Пашка с Ленкой все это время, плечом к плечу выхаживали их, сражаясь с постоянным страхом потерять своих детей. Видимо, кто – то на верху, увидел их мужество и оставил на земле Мишку и Тишку на радость всему свету и любящим родителям. И вот сейчас дети радуют их постоянными шалостями и произнесенными беззубыми ртами перлами, от которых Пашка приходит в дикий, почти неистовый восторг.

– А вчера, ты прикинь, фильм по телику показывали, «Всадник без головы», так Тишка подходит ко мне и спрашивает – “ Пап, а как это-в садик без головы?» – Пашка беззвучно колышется от смеха, и мне вдруг тоже становится очень весело и спокойно. Я все для себя решил

ГЛАВА 5

[Она]

Он не выгнал меня. Наоборот, окружил какой – то трогательной, ненавязчивой заботой. Вернулся поздно, опутанный запахами водки и табачного дыма, притащил пакет с книгами. Подборка книг странная, в основном учебники. Сунул мне их в руки и не слова не говоря скрылся в своей спальне, из которой мгновения спустя раздался негромкий, пьяный храп. Пока его не было обследовала квартиру. Очень уютная, но женской руки не чувствуется. Интересно – почему? Мебель вся старая, как не из нашего времени, только кухня современная и по этой причине резко контрастирует с остальной обстановкой. Я приняла душ, наелась и смотрела телевизор, завернувшись во впитавший его запах старый пушистый плед. Интересно, показывают один лишь негатив – кто-то убил кого-то, взрывы, убийства. Ужас. Неужели в мире не осталось ничего светлого. Что стало с нами? Не хочу смотреть, нету сил. Его все нет и нет, хотя на улице уже стемнело и стрелки на старинных часах неумолимо приближаются к полуночи. И почему я так нервничаю из-за совсем незнакомого мне странного мужчины. Сижу в кресле, поджав под себя босые ноги, и разглядываю фото на журнальном столике. На нем ослепительная красавица обнимает моего нового знакомого, показывая в счастливой улыбке белоснежные зубы. «Именно такая его достойна» – мелькает мысль, от которой почему-то становится очень неприятно. Минуты, секунды бегут по кругу, как лошадка в юле у знатоков. В детстве я очень любила эту передачу, именно из-за этой несчастной лошадки, гоняемой взрослыми дядьками ради собственной забавы. Мне было ее ужасно жалко, и я представляла, как она отдыхает после своей тяжелой работы, грустно жуя овес в своем стойле. Двенадцать пятнадцать. В замке поворачивается ключ и в дверях появляется он, целует меня в нос и сует в руки пакет с учебниками. Я засыпаю. Как спокойно, когда он дома, храпит за стенкой, изгоняя все мои страхи и тревожные мысли, отпуская своим близким присутствием меня в царство морфея.

Утром он разбудил меня рано и, сунув мне в руки поднос, с ароматным крепким кофе и оладьями, политыми золотым, пахнущим разнотравьем и солнцем медом, приказал собираться. Куда интересно? Когда я одетая выхожу из своей комнаты, он уже готов и в нетерпении притопывает ногой стоя у входной двери.

– Куда мы? – спрашиваю я.

– Просто погуляем – отвечает он и ведет меня к огромной черной машине сверкающей боками под морозным январским солнцем.

[Он]

Она близко – руку протяни. Сидит на соседнем сиденье, с интересом глядя на проплывающий за окном городской пейзаж.

– Хочешь, музыку включу? – Спрашиваю я и тем самым разбиваю молчаливую стену в салоне автомобиля

– Нет, не нужно – отвечает она, смешно дергая плечом и морща идеальный нос. – Может, все-таки, скажешь, куда мы едем?

– Ты не хочешь сюрприз? – Смеюсь я

– Не люблю сюрпризов.

– Ты удивительная женщина. Все любят сюрпризы.

– Я не все – отрезает она

Это точно, она не все. Она волшебная, спустившаяся с небес птица одарившая своим вниманием этот серый, бесцветный мир.